1
Вялое позднеосеннее утро вползло в заваленную барахлом комнату с явной неохотой. Солнце с трудом пробилось сквозь тучи, туман и дым из труб ткацкой фабрики, которую открыли в прошлом году. За окнами раздавались привычные крики и ругань. Хорошо ещё не драка. Джонни О’Кифф продрал глаза, морщась от отвращения. Почти каждый день он встречал с такой физиономией, за свои тринадцать лет он повидал много грязи и перенёс не меньше лишений, так что радость посещала его не часто. Было столько вещей, которые он хотел бы просто забыть, просыпаясь очередным утром, да уж слишком хорошей памятью его наградила природа. Почесав разбитый нос, мальчишка свесил ноги с койки и прислушался. Тётка Салли уже трещала с кем-то на пороге облупленного домишки в четыре этажа, где ютилось десять семей или просто постояльцев, если не считать кучу неофициальных родственников, заваливающихся на ночь-другую либо бродяг, дрыхнущих в холле. Джонни открыл окно, медленно толкая вверх ставню обеими руками, чтобы та не заскрипела на всю округу. Не хватало только, чтобы тётка заставила его тереть полы или мыть посуду за этих увальней, понаехавших на заработки со всего света. Конечно, он и сам приехал сюда из Ирландии вместе с Салли и отцом, приходящимся ей братом. И пока того не зарезали в пьяной драке, тётка держала себя в руках, а потом насела на мальчишку, требуя, чтобы тот устроился на фабрику. А если не желает, так будет работать по дому, подтирая дерьмо за каждым его обитателем. Вывалившись кубарем во двор, Джонни припустил со всех ног, к забегу присоединился здоровенный, со светло-коричневой шерстью тигрового окраса питбуль Халк, оглашая улицу весёлым лаем. Вслед им послышались крики Салли, уже успевшей накидаться виски:
– А-ну стой, мелкий гадёныш! Я тебе уши оторву, если заявишься к ужину!
– Да пошла ты, ведьма заспиртованная, – проворчал Джонни, остановившись на другой стороне мостовой, куда тётке было бы лень за ним гнаться.
Она предпочла как обычно перемывать ему косточки с соседками, гружёными полными до краёв мусорными вёдрами. Сплюнув, О’Кифф побрёл, засунув руки в карманы, к стайке таких же десяти-тринадцатилетних пацанов, собравшихся на углу дома. Они шумно обсуждали последние события в Горбальсе, как правило связанные с уголовщиной, более прочего привлекавшей детей работяг и пьяниц, предоставленных улице. Джонни слышал, что до войны этот район процветал, но после превратился в сущую помойку, которую он застал. Тут понастроили фабрик и заводов, навезли для работ мигрантов из Италии, Ирландии и бог знает, откуда ещё. Поэтому получить ножом в бок или дубинкой по голове стало привычным делом. Полиция нехотя впутывалась в разборки между диаспорами, разве только в случаях, когда дело заходило слишком далеко.
– Эй, чего у вас?! – окликнул увлёкшихся жарким спором товарищей Джонни.
– Того! – резко ответил самый рослый и старший (ему было уже четырнадцать) из шайки – Хэнк «Лось» МакФирли. – Малыш Сэмми пропал вчера! Не вернулся с кладбища! Ты вообще где пропадал, дрых что ли? Мы уж собирались за тобой идти.
Хэнк резко выделялся из своей команды ростом, просунувшейся под носом щетиной и тем, что всегда носил белую, пусть далеко не чистую, рубашку и коричневый жилет поверх неё. А ещё он горланил так, что весь Горбальс знал, кто это голосит.
– Меня тётка весь вечер гоняла, подрыхнешь тут. И только не заводите снова эту песню, – устало вздохнул О’Кифф.
– Я не о том, – оборвал его Лось. – Мы думаем, это всё итальяшки с Эглинтон-стрит. Помнишь того слизняка из своры «Синих кепок», Фарцелли или как-то так? Он повздорил вчера вечером с Малышом.
– Но Кун видел высокого парня в шляпе… – начал один из мальцов.
Лось «прибил» его суровым взглядом.
– Мы не будем разговаривать про вампиров, – медленно процедил он. – Ясно? Это был псих из бомжатника у реки и его поймали копы полгода или даже больше тому назад. Или ты совсем тупой?
– А я слышал, что его взяли просто, чтобы дело прикрыть, – не сдавался спорщик.
– Так, кто-нибудь сейчас брякнет про вампира, и я дам ему в морду, – размеренным тоном расставил все точки над «i» МакФирли. – Надо пойти да вытрясти из макаронников, чего они с Малышом сделали. А за одно и дурь вышибем. Только не сейчас. На Эглинтон средь бела дня слишком людно и шастают банды посолиднее этих недомерков. Лучше прессонём кого-нибудь из них вечером на кладбище. Собираемся у ограды в половине седьмого. Свободны. Никто не смеет плевать в лицо «Дубовым батам2»!
Мальчишки пошумели ещё немного, получив даже пару угроз от прохожих и выговор от старого булочника Боба Хилли, который, впрочем, вызвал скорее смех. Джонни распрощался с приятелями, пообещав захватить на разборки отцовский нож, а пока что весь день был в его распоряжении. Поэтому он надумал заскочить к своей давней подруге Пенни О’Ханникан, которая также прибыла в Глазго одновременно с семейством О’Кифф, и на которую Джонни имел виды. Жила она на Камберленд-стрит, откуда рукой подать до Южного Некрополя, ставшего местом встреч и игр детворы Горбальса. В тяжёлые послевоенные годы в трущобах ребятне находилось не так много развлечений, а оставаться во дворах домов, где жили, тот ещё «карнавал». Взрослые постоянно пытались привлечь младшие поколения к работе, или гоняли их из вредности – характер у многих попортился от тягот жизни. Вот в один момент кому-то и пришла в голову идея обосноваться в таком месте, где обычно мало народу. И хотя веселье на могилах вызывало много негодования, такие вот вечерние променады в Некрополе набирали обороты с каждым днём. В конце концов, взрослые стали побаиваться лезть в странные развлечения своих отпрысков, поскольку далеко не все из них были милыми и добрыми «цветами жизни». Частенько в карманах этих «цветочков» покоились ножи или кастеты, которые шли в дело чуть что. Полиция сперва пыталась вмешиваться, но потом и им надоело гонять малышню по кладбищу в часы, когда совершаются куда более серьёзные преступления. Единственным поборником покоя на Южном Некрополе оставался его смотритель Сидней МакКоул. Но кроме как сипло кричать и махать незаряженной двустволкой на сорванцов, раскачивающихся на прикрученных к ветке дерева качелях или носящихся по местам упокоения, играя в догонялки, он ничего поделать не мог. Со временем МакКоул и вовсе превратился в объект насмешек или становился прообразом для персонажей городских легенд, сочиняемых тут же по ночам при свете костров.
