Занавес опустился… Под шумные аплодисменты и прорывающиеся через них громкие возгласы восхищения – Браво! Браво! – не было слышно еле уловимого шуршания портьер. Свет ярких софитов постепенно погас. На сцене и в зале наступила тишина: оповестив об окончании спектакля. Некая таинственная строгость присутствовала в ней. Уходя, всё ещё устремляя свой взор к сцене, зритель, оставлял для неё, частичку радости своей души. Зал опустел, но в нём, всё ещё оставался дух спектакля, творящего чудеса на сцене. Нечаянный звук мог спугнуть его, как и столь удивительное спокойствие тишины.
Между рядами кресел, проходила Зинаида Никитична. Ворчливая старушка, неустанно бубнившая себе под нос:
Ну и грязь развели – говорила она, без какой- либо злости. Когда всё это закончится?! Хотя савок, в который она сметала мусор, был пуст. Каждый раз убрав зал, в проходе между отведённых рядов кресел, ставила на одном и том же месте, стул. Садясь на него, глубоко вздыхала. Положив руки на колени и чуть наклонив голову, в своих мечтах смотрела на сцену. Которая в свою очередь, чувствуя её любовь к себе, помнила актрису, пусть не ярким мастером сцены, но помнила. Стоявшие рядом кресла, безмолвно наблюдали за ней. Одно из кресел посмотрев на стул фыркнуло, выразив своё сильное недовольство к нему:
Вновь, стоит со мною рядом!
Не мешай, – тихо ответил стул – Когда -то, она играла на этой сцене! Забыла?
Что- то не припомню… – язвительно ответило кресло.
Конечно, в то время ты думало о другом! О женихах…
Хам! – ответило кресло, сдувая пылинку со своей новой, бархатной жилеточки зелёного цвета. Не желая продолжать разговор дальше, всё -таки решило дополнить:
Помню, не единожды прижимался ко мне!
Когда это было…– ответил стул. По молодости лет мало, что соображаешь!
Ещё раз повторюсь – чуть не плача, сказало раздосадованное кресло, скрипнув ножкой – Хам!
