Ветер рвался в глаза, швырял в лицо дробь мелких льдин, стенал с нарастающим воем, пытаясь если не остановить дракона, то хотя бы заставить зажмуриться. Ингарион зарычал, с усилием распахивая веки. Нет! Драконы всегда летят с открытыми глазами, даже навстречу смерти! И он не опозорит имя своего рода!
Спину раздирала боль, тело, не желая подчиняться глупому сердцу, стремилось распахнуть крылья и взмыть в небо. Не зря он надел амулет, иначе точно не сдержал бы свою истинную сущность.
Сквозь ветер и слезы Ингарион видел приближающиеся пики скал, и сердце внезапно сжала тоска. Зачем?! Что он делает?! Киару это не вернет, а он еще мог бы спасти свой народ! Они с Лоренсом почти нашли выход!
Дракон сжал кулаки, отбрасывая запоздалое сожаление. Он всю жизнь был нерешительным слабаком, должен же он хоть умереть без страха и сомнений!
Тело смирилось с неизбежностью, и боль отступила. Даже ветер, казалось, отчаялся его остановить и уже не стенал, а тихо и безнадежно выл. Острие ближайшей скалы блеснуло ледником, словно облизываясь в предвкушении горячей крови, и Ингарион все-таки зажмурился.
Удар под дых вышиб воздух, сминая ребра, скалы сомкнули каменную челюсть на груди дракона, он силился разжать железную хватку и вырваться дальше, вниз, в надежде прекратить эту пытку и наконец забыться, но каменные зубы вдруг устремились вверх, унося его обратно навстречу стенающему ветру, хлещущему по щекам раскаленными до бела льдинами. Ингарион зарычал и закашлялся кровью, благодаря и одновременно проклиная схватившие его драконьи когти…
Ингвар распахнул глаза, задыхаясь от нахлынувшей реальности.
Сон. Безжалостный, бесполезный сон.
Дракон тяжело поднялся и распахнул окно, впуская горный воздух. Ни разу за тысячу лет он не вспоминал этот момент, и вдруг память с головой окунула его в пережитое некогда отчаяние.
Киара. Сестра… Единственное живое существо, которое он любил больше самого себя. Единственная, к чьим ногам он бы, не задумываясь, швырнул все миры, о которых рассказывала мать. Да что уж, он бы всех драконов отправил на смерть, лишь бы она была рядом…
Когда Первая Драконья Война уже скалилась лысым черепом всему их народу, большая часть выживших драконов предпочла заточить себя в камень в надежде, что собратья успеют найти лекарство и тогда уже освободить их. Но тех, на кого возлагались эти надежды, с каждым днем становилось все меньше, и Киара, бесстрашная драконья принцесса, истинная наследница великих владык, не побоялась рискнуть собой ради спасения народа и прекращения войны. Если бы она знала, что эта война была лишь первой…
Ингвар помнил, как она пришла к нему ночью. Зашла без стука, как никогда не позволяла себе, и упала на колени, умоляя помочь ей встретиться с Дораной Керинар, демонской королевой. Киара плакала, впервые на его памяти по ее щекам текли слезы, и чтобы она позволила ему их стереть, Ингарион готов был выполнить любую ее просьбу, не раздумывая и не спрашивая.
О чем говорила сестра с Дораной, какие слова подобрала, чтобы уговорить демонессу на это безумие, он не знал, но после этой встречи Дорана Керинар стала первым в истории демоном с тремя ипостасями, а Киара Роттерфорд – первой драконьей ипостасью демона…
Расчет был верным. Демоны и драконы, оглушенные и шокированные, уже утром сели за стол переговоров, а к вечеру заключили мир и поклялись совместно искать лекарство, а заодно и способ вновь разделить демона и дракона.
Так завершилась Первая Драконья Война и были заложены предпосылки второй. Потому что через десять мирных лет случилось то, что ни Киара, ни Дорана не смогли ни предвидеть, ни остановить. Ребенок. Демон с драконьей ипостасью. Дорана отдала все силы, производя его на свет, и не услышала даже первый крик. Вместе с ней умерла и драконья принцесса, успев явиться брату и взять с него клятву найти и защищать этого ребенка.
Но Ингариону Роттерфорду, потерявшему ту, кто была для него всем миром, было не до демонского детеныша. И хотя в нем текла кровь сестры, это было ничтожным утешением…
Если бы тогда Лоренс не вытащил его из пропасти…
– Ты уже проснулся? – Эмма вошла в комнату, небрежным движением зажгла камин и приблизилась к сыну. – Сядь, я осмотрю тебя.
Ингвар повиновался. Воспоминания опустошили душу, оставив лишь горьковатый осадок, и приход матери, как всегда без спросу и приглашения, дарил надежду хоть немного отвлечься.
Эмма обошла кресло и положила руки на голову сына:
– Расслабься, Инг. Мне нужно немного поработать с твоим ментальным планом.
Дракон откинулся на мягкую спинку и прикрыл глаза. Пусть делает, что хочет. Хуже от этого уже не будет. Впрочем, как и лучше. Вряд ли что-то сейчас способно вернуть ему если не хорошее настроение, то хотя бы стремление к активной деятельности.
– Ты слышал, что Пфейхер умер? – Убирая руки и проходя к креслу напротив, бросила Эмма.
Остатки тягостного сна треснули и скомкались, Ингвар сглотнул ком и распахнул глаза:
– Когда?
Мать протянула ему газету:
– Вчера в обед. Завтра похороны. Министерство решило сделать их открытыми. Не хочешь сходить?
Ингвар поморщился, вновь расслабляясь в кресле. Что ж, эта проблема, похоже, сама себя решила:
