Стройная и подчеркнуто женственная невысокая темноволосая девушка. В белой блузке и черной юбке-карандаш, которые сочетались столь гармонично, что могли бы олицетворять высшие сферы Инь и Янь. Ведь черный и белый имеют тысячи оттенков: и угольный и антрацитовый, и воронье крыло, и снежно-белый, и слоновая кость, и цветы миндального дерева, и сливочный пломбир, – подобрать их порой задача не из легких. Но ей удалось, хотя глазами бы не вышло…
Вид получился элегантный и представительный: такой Юля Туманова увидела себя в старом зеркале в прихожей. Зеркало уныло кривилось к полу левым углом, и Юле невольно вспомнилось, как в детстве, в деревенском доме, лежа на широкой теплой лежанке под покрытыми заплатками ватными одеялами, она, разглядывая причудливые узоры, нарисованные самой природой на некрашеных досках потолка, слушала рассказы бабушки Зины: нельзя, чтобы зеркало висело криво, оттуда может выйти нечистая сила. Когда мы спим, нечистый дух проникнет в тело, и тогда обязательно придется идти в церковь, изгонять бесов. Юля не верила в бесов, но, повинуясь непреложным законам детской памяти, поправила зеркало, чтобы висело прямо. Кроме того, так безусловно, гармоничнее.
С тех пор как в семнадцать лет переехала в Москву и поступила в институт, она жила в таких квартирах: ветхая, еще советских времен мебель с расколотой полированной поверхностью, которую уже ничем невозможно очистить от налипшей грязи, словно покрытые шрапнелью стены – от гвоздей, на которых раньше висели пропылившиеся линялые ковры, и старые бумажные обои, обнажавшие газеты, наклеенные под ними. В основном – «Правда» 1976 года, видимо тогда хозяева делали ремонт в последний раз. Вот газеты держались прочно – не размочив, оторвать невозможно, на совесть клеили!
Юля копила деньги на собственную квартиру, мечтала, наступит день, и она станет маленькой хозяйкой маленькой однушки в Химках. Город лесов и диссертаций понравился девушке с первого визита: она часто приезжала в диссертационное хранилище, когда готовилась к защите. Отсюда рукой подать до Волги – каких-то сто километров, а что такое сто километров для русского человека? Когда-нибудь можно будет обзавестись и загородным домом на берегу, и машиной! А на машине это расстояние можно пролететь за час и оказаться у своего маленького причала, откуда на небольшой лодке отправиться по бескрайним просторам Великой матери-реки. Ее, Юлина, мать не одобряла чересчур смелые планы на будущее.
– Родная земля – единственное, что постоянно в жизни, – нередко повторяла она. – Возвращайся домой, доченька, ты же не городская. Город не место для таких.
– Не для того я окончила аспирантуру, чтобы вернуться в деревню и работать в сельской школе… – в который раз начала было Юля мысленную полемику с матерью, но в зеркале появилась коротко стриженая голова Сашки Бариновой, подруги и соседки: девушки уже пять лет снимали жилье вместе.
– А ты куда такая красивая? На работу собралась? А почему так рано? – затараторила Сашка, она всегда строчила, как из пулемета, словно пытаясь изрешетить собеседника словами, и, не выслушав ни одного ответа, продолжила, – В чем Новый год встречать будешь? Уже решила? А где и с кем? С Димой или домой поедешь? Или с нами? А с нами не выйдет, мы в Египет полетим.
– В Египет? Вот новости! – удивилась Юля, обернувшись, – Это же дорого!
– Мой новый друг очень богат, – Сашка хитро подмигнула. – У него своя сеть автозаправок. А бензин, как известно, делают из черного золота.
– Ты же говорила, он музыкант? Или географ?
– Это другой, другие, – беспечно отмахнулась Сашка. – Не могу же я встречать новое тысячелетие в этой квартире! И прожить здесь еще тысячу лет? Нет уж! Увольте.
Она громко пропела, что такая жизнь не для нее и отправилась на кухню завтракать. Юля взяла сумку.
– Сегодня твоя очередь мыть полы в коридоре! – крикнула она, но лишь пение было ей ответом. Юля давно махнула рукой на Сашку, да и могла ли она обвинять ту в безответственности, если сама целыми днями пропадала на работе? Борьба с бытовыми трудностями выпала на долю Милы.
Высокая, статная, и фигурой, и белокурой косой до пояса, и широким лицом – Мила напоминала советских красавиц с картин Дейнеко, как впрочем, и своим трудолюбием, и железной волей, и особой теплотой, присущей женщинам северных городов. Мила приехала из Вологды, она говорила с мягким выговором, от которого никак не могла избавиться, но голос ее звучал приятно и напоминал вологодское масло своим уютным тембром, и вологодские кружева – чистотой мыслей, которые он озвучивал.
Мать Милы умерла, когда та была еще ребенком, отец трудился на заводе, и Мила почти не видела его. Ее воспитала тетка, сестра отца, она же и вложила в голову девушки непоколебимые принципы, те самые, которые исповедовали жители российской глубинки: надежность, работоспособность и неумение жаловаться на судьбу. Мила и пожаловалась бы, но она просто не знала, что это возможно, привыкла принимать, как есть, терпеть. Она неплохо училась в школе, умела шить и вязать, прекрасно готовила, в ней было то, чего так недоставало Сашке. Вот той бы крупицу Милиного терпения, а Миле – немного Сашкиной живости и безрассудства!
