Дмитрий Амосов, рослый красавец с копной тёмных вечно косматых и непослушных волос, был коренным сибиряком, потомком первых казаков-переселенцев с Дона и Поволжья. Аборигены Енисейской губернии таких называли чалдонами. Общительный и услужливый, он со всеми находил нужный разговор, был лидером у деревенских мужиков. Те роились вокруг него и липли, как шмели на сахар. По вечерам в будни в амосовской кузне лавок не хватало. Мужики сидели на полу, подстелив под себя лоскуты старой кошмы, и расходились по домам за полночь, частенько гонимые незлобивой женой хозяина Людмилой.
На шумных гулянках Дмитрий, лихо распластав ромашковые меха старенькой гармошки и едва успев пройтись по аккордам, тут же был настоятельно востребован друзьями. Они торопили его и до самой ночи не давали ему никакого продыху: спой да спой. Есть в заимке певцы и поголосистее, но застольный народ настойчиво требовал: «Давай, Амосов, давай!». И он затягивал одну за другой старинные казачьи песни. Негромко, с лёгкой хрипотцой, раскатистым, будто Тунгуска на порогах, голосом. И сразу селяне начинали несмело, нестройно подтягивать, подвывать ему. А то просто тихо улыбались, потаённо смахивая увесистыми кулаками быструю талую слезу души.
Дома Амосов не навязывал своего главенства. Безмерно любил раскосую красавицу Людмилу, однажды летним вечером выкраденную им из богатого чума. Отец девушки, уважаемый знатный оленевод Эмидак Монго, пообещал её в жёны известному в Приангарье охотнику Онкоулю Момолю. Степенный, знающий себе, своему слову цену Монго слушать не хотел о другом зяте. И вовсе не потому, что Момоль давал за невесту десять оленей, десять ящиков водки и пятьдесят баргузинских соболей да каждое лето на годовщину свадьбы обещал дарить тестю по шкуре медведя и рога сохатого в придачу. «Подумай, дочь, – уговаривал отец Людмилу, – завидный жених из древнего рода желает тебя в жёны. Момоль – такой же, как мы, эвенк. Сын тайги. Преданно служит ей. А как ты собираешься жить в посёлке без Энин-Буги, прародительницы нашей, оленихи мамы?!»
Но были запоздалыми доводы и уговоры отца. К тому времени Дмитрий и Людмила уже полюбили друг друга и торопились стать мужем и женой.
Познакомились влюблённые в Байките на слёте молодых буровиков нефтеразведки, где Дима в фойе клуба пел под гитару «Главное, ребята, сердцем не стареть». Тогда напротив него стояла черноволосая девушка с распахнутыми лукавыми глазищами темнее ночи и слишком откровенно разглядывала симпатичного парня. В какое-то мгновение молодого исполнителя так захлестнуло волной её флюидов, что у него горло перехватило. Казалось, сердце вот-вот вырвется из груди и, пылая, полетит к чаровнице. Возгорелся певец. Вспотел и задохнулся, забыв про всё на свете: где он есть и что делает. Не допев песню, смущённо извиняясь перед зрителями, он торопливо отдал гитару в руки виновницы своего провала. Та восхищённо и счастливо приняла её, словно севшую на ладони жар-птицу.
Потом они долго бродили по звенящим солнцем улицам, рассказывали о себе самое сокровенное, потаённое и только вечером спустились к причалу, где к назначенному часу стояла моторка, присланная за Людмилой отцом Эмидаком.
Потеряв рассудок от нахлынувших, неподвластных чувств первой влюблённости, первого расставания, Дмитрий растерялся, не зная, что предпринять и как дальше жить без этого лесного чуда, такой прелестной и единственной на всём свете Людмилы. Долго не раздумывая, сел вместе с ней в лодку, которая полетела вниз по Тунгуске стремительной белокрылой птицей.
Вскоре они предстали перед строгим взглядом Эмидака Монго, уничтожающе сердито смотрящего на незваного луча[1]. Тот, признаться, вовсе не ожидал такого приёма. Оробел, сник. Не в его характере было такое, а вот же…
