– Что это… что ты… что ты говоришь!.. – моя душа сжалась, содрогнувшись, как от удара плетью, трепеща, дрожа, захлёбываясь болью. Я не могу поверить, что я слышу…
…Моё сердце принадлежало ему с той минуты, как я увидела его в первый раз.
Нам было по тринадцать. И никого умнее, веселее и красивее я не видела. Никто не бегал так быстро, не стрелял из лука так метко, не говорил так умно, не умел так ловко с разбегу вскочить на коня… И никто не умел так танцевать, даже Фингефандинг, увеселяющий моего отца, мать и их алаев (товарищей) во время пиров и на праздниках.
Никто и ни в чём не мог и не может сравниться с ним, с Эйнаром Торбрандом, сыном конунга Магнуса из Сонборга. Я грезила им с тех пор, как увидела впервые. Он являлся мне во снах и шептал стихи о любви мне в уши, распевал их своим тогда ещё мальчишеским голосом.
Тогда уже я решила: кого бы не выбрали мне в мужья, я, в своих мыслях и мечтах, всегда буду только с ним, с Эйнаром, которого прозвали Синеглазым. И, когда мой отец объявил мне, что меня сватают за Эйнара и спросил, согласна ли я… я думала и чувствовала, что счастью моему предела нет.
Это было три года назад. И сам Эйнар был рад нашему предстоящему союзу. Мы должны были пожениться ещё тогда. Ещё тогда, когда жив был мой отец, моя мама…
Но пришёл мор. И в ту зиму унёс обоих моих родителей, вместе с несколькими сотнями наших бондеров (подданных). Не стало конунга Торира Рауда («рыжего») и мамы. Маму называли знахаркой иногда. Славянка Вея, моя мать, и правда была не чужда древних знаний. Но даже это не помогло ей избегнуть гибели от болезни. Она сама ходила за отцом, когда он заболел, и заразилась. Но нас с братом всё же уберегла.
И вот мы, я, уже взрослая девушка, и он, пятилетний мальчик, осиротевшие дети, мы стояли, глядя на огромный до неба погребальный костёр и, чувствовали каждый своё. Не знаю, что чувствовал мой маленький брат Ньорд, только ли холод или ощущал как-то постигшее его сиротство, я никогда так и не спросила его об этом… Но на мои плечи свалился неподъёмный груз – я теперь линьялен (правительница) этих земель, я за мать и за отца Ньорду, который крепкой толстой ладошкой цепляется за мою холодную ладонь. С этого дня у меня всегда холодные ладони…
Теперь я всегда должна быть собранной, твёрдой, спокойной. Мне непозволительна ни слабость, ни трусость, ни поспешность, ни, напротив, медлительность. Я всегда теперь должна быть осмотрительна, вначале думать, потом говорить, думать о тех нескольких тысячах людей, которые живут под моей рукой, охотятся, ловят рыбу в реках, озёрах и фьордах, возделывают землю, кузнечат, чеботарят, скорняжничают, лепят горшки, пекут хлеб, ткут, шьют…да чего только не делают в нашем йорде (землях). И всем им я сегодня стала матерью, всем, а не только Ньорду, чьи белые волосики перебирает сейчас ветер. Я им защитница. Я им судья, я должна думать, как сберечь хлеб и злаки до весны, чтобы никто не голодал, и хватило на посевы. Как распределить и сохранить мясо и рыбу, молоко, сыр, овощи, фрукты, меды. Как охранить скот от волков, лис, медведей, росомах, падежа и воров, набегающих время от времени шаек с чужих земель… Да и разве только это?…
В один миг вся эта громада ответственности упала мне на плечи, придавив страшной тяжестью.
Кроме этого, кроме горя потери мудрых и любящих родителей, жалости к осиротевшему маленькому брату, прибавлялось ещё горькое понимание, что наша свадьба с Эйнаром не может состояться так скоро, как предполагалось. Неприлично раньше года траура играть свадьбу.
Этого мало – я теперь линьялен, а Эйнар, мой жених, всего лишь сын конунга. Великого конунга Магнуса Моди (Храброго). Я теперь выше него по положению. И надо заново свататься. И уже не ему сватать меня, а мне его, приглашая конунгом в мой йорд. Но он наследник Магнуса, их йорд в три, а то и в пять раз богаче и больше моего, с чего ему идти в примаки ко мне? Никакой выгоды. Конечно, он наследник Магнуса и маловероятно, что отец выберет другого наследника в обход сына, хотя такое случалось в истории Свеи и не раз. Так делают, если считают, что иной преемник достойнее и сильнее прямого наследника. И если так считают алаи. Воля конунга – закон, но редкий конунг не слушает алаев, ведь иначе с кем он пойдёт тогда на битву, с кем отразит нашествие чужаков? Кто поможет вершить правосудие и вообще поддерживать порядок в йорде? Каждый конунг управляет силой кулака, кулак – это его алаи и его воины. Бондеры становятся воинами, когда нужно защитить земли от большой рати, нашествий чужаков, приходящих из-за моря, из-за Западных гор. Набеги нередки и, отражая их, наши воины переплывают моря, чтобы отбросить врага вглубь их земель и, случается, переходят горные хребты. И врагов много. Люди множатся, и им становится тесно в их землях, а если соседи живут богаче, почему не попробовать пограбить их?
Мне пришлось ждать целый год. Целый долгий, бесконечный год. А что такое год, когда любишь? Что такое год, когда каждая встреча – это луч солнца среди сплошной холодной мглы разлуки?
Спасало одно – мне пришлось учиться управлять, поэтому все мои мысли и чувства, все дни были заняты только этим. Но ночи… Ночи принадлежали чувствам. И мыслям о любви и о счастье, ждущем впереди. И о том, как мне станет легко, когда он, мой Эйнар, прекраснейший из прекрасных, умнейший из умных будет со мной всякий день. Тогда и тяготы власти станут легки, тёмные ночи светлы, а дни сплошь солнечны. Да и большая доля забот с моих плеч будет переложена на его, мужские плечи, ведь он будет конунгом, а я стану его дроттнинг.
