– Собак! Собак по следу пустить! – услышала я за спиной, и моё сердце затрепетало от ужаса, обнаружили! И как быстро…
– Разорвать дурную стерву!
– Мне руку прокусила!
– А мне плечо!
– Псы-то в куски порвут, нам тогда што?!..
Визгливые голоса, голоса шакалов, даже не псов… Он думает они псы, нет, Сил, они и тебя так же, только дай слабину, тебе самому их беречься надо…
– В сугон!!!
Как орут! Сами разорвали бы, да не достать вам… Не достать! Уже не дамся! Боги, помогите! Не дамся, не дамся, нет!..
Я бежала со всех ног, как не бегала ещё никогда. И никогда мне не было так страшно, как сейчас. Потому что я знала, что те, кто гонится за мной, непременно меня убьют. Но хуже – вначале они дотерзают меня. И я быстрее умру от их издевательств, чем от их ножей…
Я вынесла уже столько, что больше не выдержит ни тело моё, ни душа. За время, прошедшее от вчерашнего рассвета до сегодняшнего заката, я испытала столько ужаса, унижения, столько срама и боли, что хватило бы затопить тьмой души всех людей по ту и эту сторону на Север и на полдень Великого Моря, нашего бога – Байкала.
Но самое страшное было даже не в том, что сделали со мной, с моим телом, эти мерзостные упыри, и сам их предводитель, Сил Ветровей, всё, что они творили – ничто по сравнению с тем, что он сказал мне перед тем и одними лишь словами своими дотла выжег мне сердце и душу, остальное стало лишь орудием пыток, а не самой пыткой.
– Что глядишь, Аяя, изумлённо? – начал он с усмешкой, от которой у меня мороз побежал по коже. Его жуткие огромные очи, как лёд среди зимы над бездной нашего Великого Байкала и такие же пугающие, пронзили, и будто проникли в моё сердце, вымораживая всю меня изнутри.
Он всё время так смотрел на меня. Все эти годы, я старалась не попадать ему на глаза, потому что мне казалось, что это не взгляд, а пики, которыми он пытается пронзить меня, проколоть, проникнуть и убить. И вот он поймал меня и нанизал на них теперь:
– Марей подарил тебя мне, – сказал Сил и это уж не просто пики, это зазубренные отравленные жала.
Я замерла, всё это слишком похоже на кошмар… А он продолжил между тем:
– Царевич не верит тебе больше… А меня улестить надеется подарком этаким щедрым, он малый о-очень зоркий, ведает, в чьих руках сила днесь. Я толковал тебе, что он проделывал такое… – он не ухмыльнулся, он захохотал и будто гром с неба проник под душные низкие своды этой тёмной горницы…
Как удар наотмашь его слова. Я оглохла и ослепла от его уверенного смеха, окаменела, парализованная, и ослабла, отравленная влитым в мои уши едким ядом, и этот человек с его пугающими чёрно-синими глазами теперь смог сделать, чего ему, оказывается, хотелось уже давно… Только теперь я со всей ясностью и неожиданностью поняла, что именно горело в его ужасных глазах. До сих пор я не знала, вернее, я не могла подумать, что Сил может желать такого, ведь он женат на необыкновенной красавице и все дворовые и дворцовые женщины бажали его, считая красавцем и не давая отказа ни в чём, на что ему я? Я знала, что он ненавидит меня и хотел бы уничтожить, но лишь как часть Марея-царевича, а, чтобы такое…
Сил Ветровей – самый значительный и точно самый богатый вельможа в нашем Авгалле – царстве, на этом берегу Великого Байкала, где Солнце, вынырнув из прозрачных его вод, приходит, чтобы спрятаться на ночь за горы. И я всё время думала, что, должно быть, те, что живут в Урвилле – на противоположном берегу Великого Моря думают, что Солнце тонет в его водах на ночь…
И сейчас я усилием воли заставляла себя думать о Солнце и Море. Я думала и думала только об этом, ожидая и надеясь, что, вынырнув, умытое ясное Солнце, оторвёт от меня этого голодного зверя, который будто хотел лишить меня жизни тем, что он творил надо мной, как оно отрывает упырей и оборотней от их жертв…
А душа моя словно отделилась на это время и, задыхаясь от боли, рвалась к царевичу Марею, увидеть его ещё раз, увидеть, заглянуть в его глаза и спросить: как же ты мог такое удумать со мной? Ведь ты каждый день молвил, как ты любишь меня? И мне верилось, что это так. Я знала, каков ты, что думают о тебе другие: все считали тебя вздорным и опасным, высокомерным и самолюбивым капризником, временами и лицемерным, и лживым, если того требовали твои цели, но со мной ты никогда таким не был. Ко мне ты был всегда развёрнут, может, всего лишь одной гранью своей личности, но самой светлой, самой лучшей и самой настоящей. Мне думается, что, таким как я, тебя не знал никто. Так и было. Я это чувствовала. Теплом и светом заполняла твоя любовь. Все воды мои заполнились тобою… Ведь так, Мареюшка? А твои? Неужто всё была ложь? Обманка? Липовая игрушка? Как куклой подделывают дитя, играя в дочки-матери… И я не поняла, что ты только играешь? Ужели ты лгал, и я не ощутила холода твоей лжи? Как это могло быть, если я предугадывала все твои слова, я как свои ощущала твои мысли и знала, что ты чувствуешь, даже не глядя на тебя?..
Но после того, что произошло недавно, то, что мы потеряли… Ты был так огорчён, так разочарован. Но, Мареюшка, разве была в том моя вина? И ты не винил меня. Или я так ослепла от любви к тебе, что не поняла, что твоя любовь угасла? Ведь потеря уви нашего, нерождённого – это было наше общее. И счастье наше, и горе… И мы пережили его. Вместе.
