Половина двадцать второго
Я дал ему хлеба.
Кому ему?
Не знаю. Я ничего про него не знаю, даже имени его не знаю.
Может, у него и нет имени никакого.
Хотя нет, так не бывает. Чтобы имени не было, у каждого хоть какое-нибудь захудалое имячко да и есть.
Хотя кто его знает.
Может, там имен и нет.
Там, у них.
Где у них?
Не знаю.
Короче, мне его стало жалко, и я дал ему хлеба. Хлеб нес домой, проходил мимо этого, посмотрел в изможденное лицо, не выдержал, отдал булку. Я еще боялся, что не смогу я ему отдать булку, не дойдёт до него мой хлеб – нет, дошел, упал ему в руки, он еще кивнул благодарно, улыбнулся…
Так что домой я пошел без хлеба. Ладно, не до хлеба сейчас, ни до кого, ни до чего, если завтра установку не запустим, уже не знаю, что со мной будет, да ничего со мной не будет, дальше будем работать, куда мы денемся…
Смотрю на дракона, отступаю от оскаленной пасти, повторяю про себя – так не бывает.
Как будто от того, что я говорю, так действительно не будет. А вот нет же, а вот будет, и еще как.
Думаю, кинуться сразу прочь из комнаты или подождать. Чего подождать. Ну мало ли. Может, розыгрыш какой-нибудь. Или испытание какое. Или еще что…
– Испугались?
Вздрагиваю. Смотрю на хозяина, ну по крайней мере, мне кажется, что это хозяин, кому еще быть, как не хозяин, кому еще здесь быть, как не хозяину.
– Есть маленько…
– Ничего, ничего… не достанет он вас.
Дракон выпускает столб огня, не успеваю отскочить, сгореть тоже не успеваю, стою в огне, не горю, что за черт…
Осторожно спрашиваю:
– Не… ненастоящий?
Хозяин прищуривается:
– Самый что ни на есть настоящий.
– Тогда… тогда как?
– Пойдемте… покажу вам, что и как.
Иду смотреть, что и как.
Сегодня я его снова увидел.
Правда, он был далеко, я не смог быть дать ему хлеба или еще чего-нибудь. Нет, далеко не в смысле расстояния, а в смысле… как это сказать… в общем, далеко. В общем, иногда он бывает близко к нашему миру, а иногда далеко. Как-то так.
Надо будет с этим разобраться.
Тогда, может, и установка заработает.
– Смотрите.
Смотрю.
– Не бойтесь, не бойтесь, подойдите поближе, что вы там встали…
Подхожу. Боюсь. Сколько живу, столько боюсь всяких стекляшек, как бы не уронить, как бы не разбить, так и вижу уже мысленно россыпью осколки на полу…
– Да что вы на них так смотрите, хоть бы в руки взяли… не бойтесь, не укусят. Или расколотить боитесь? Тоже не бойтесь, не бьются они…
Осторожно беру в руки шар, который кажется стеклянным.
– Цифру видите?
– Не…
– А что видите?
– Два икса…
– Эх вы, это и есть цифра.
– А-а-а, двадцать.
– Верно, двадцать. И что это значит?
– Э-э-э… век?
– Правильно говорите, век… двадцатый.
– Дела давно минувших дней…
– Ну.
– Это все века?
– Они самые. Вы посмотрите, посмотрите, поперебирайте, может, еще чего увидите…
Смотрю. Перебираю. Шары кажутся невесомыми, боюсь выпустить из рук, чтобы не вспорхнули к потолку…
– Так-таки ничего не заметили?
Чувствую, мой начальник начинает во мне разочаровываться. Это плохо, это не надо, чтобы он разочаровывался…
Хлопаю себя по лбу.
– Заметил. Два тринадцатых.
– Верно.
– Копия? Ошибка?
– А вы присмотритесь повнимательнее…
Присматриваюсь. Повнимательнее. Зачем-то принюхиваюсь, тут же брезгливо отодвигаюсь. В лицо ударяет что-то смрадное, затхлое, пропахшее копотью и нечистотами, да-а-а, хорошенькую парфюмерную фабрику у себя хозяин держит…
– А вы следующий понюхайте…
– Да спасибо, нанюхался уже…
– А вы понюхайте, понюхайте, не стесняйтесь…
Не стесняюсь. Нюхаю. Нюхаю еще раз, жадно вдыхаю сладковатый аромат.
Хозяин снова прищуривается:
– Что скажете?
– Они… они пахнут по-разному.
– Верно. А как вы это объясните?
– Ну… вот этот… который приятно так пахнет… он какой-то… рафинированный, что ли… ненастоящий…
– Верно говорите. Ненастоящий. Тринадцатый век, каким его представляли спустя много веков. Замки, рыцари, драконы… корни мандрагоры на перекрестке в полнолуние…
Перебираю остальные века. Попарно. Попарно. Попарно. Кое-где принюхиваюсь, хозяин кидается ко мне, хочет вырвать шар двадцатого века из рук, не успевает, я подношу шар близко к носу, в лицо ударяет что-то едкое, жгучее, удушающее…
Черт…
– Вы поосторожнее… – хозяин тащит меня к окну, открывает рамы, поток ледяного воздуха врывается в комнату, – сейчас бы иприту надышались, или еще чего похуже, посмотрел бы я на вас… о-ох, горюшко вы мое, вас теперь хоть с дозиметром проверяй… Ну что вы, не бойтесь, не бойтесь, проехали… дальше смотрите.
Смотрю дальше. Двадцать первый век. Такой и такой. Век космических поселений и век тотальных войн. Почему-то думаю, что двадцать второго века нет, он же еще не закончился.
Нет. Есть. Вот он, покоится на полке, сияет голубоватым светом неземных городов и порталов в иные измерения. Какие-то мечты каких-то поколений…
Ищу настоящий двадцать второй век, вижу половинку шара. Только половинку. Прошибает запоздалый страх, а-а-а, неужели я разбил…
Нет.
Не я.
Двадцать второй век доходит до пятидесятого года и обрывается.
Спрашиваю:
– А почему на пятидесятом обрывается? Сейчас вроде тридцать третий…
