Редкий случай: издать в зрелом возрасте первый поэтический сборник и получить признание читателей. Именно так произошло с Юрием Краснощековым, алтарником храма святителя Митрофана Воронежского в Москве, издавшем в 2016 году книгу «Чаша»[1]. Многие прихожане только тогда узнали, что спокойный, чинный мужчина в золотистом облачении, помогающий священникам на службах, уже много лет пишет стихи.
Весною вишня расцвела —
не видно веток, вся бела.
Зимою снег – и всё бело,
как будто время расцвело!
На обложке сборника «Чаша» – аисты: символ жизни, но ещё и знак того, что для читателей появился новый поэт. Свидетельство о рождении.
– У Юрия есть особое качество – он умеет видеть в окружающем светлые стороны, – говорит писатель Герман Арутюнов. – Во всём, что он пишет, есть тихая тайна, похожая на огонёк свечи или лампадки.
Одно из самых таинственных его стихотворений начинается именно с этого образа:
Язычок свечи в ночи
так похож на мотылька.
Ласков и ненарочит
осторожный его шёлк…
С тех пор вышла еще одна книга, тоже названная показательно и символически: «Большие Дворы»[2]. Большие Дворы – это и конкретный топоним (поселок городского типа в Подмосковье), и метафора нашей страны, и, в немалой степени, образ жизни и мироощущения поэта.
Именно так, Большим двором, воспринимает и принимает Юрий Краснощеков жизнь, где всё идет в дело, всё не зря, всё по воле Божьей, всё вызывает заинтересованный и, как правило, приязненный отклик: от грядки с горохом на огороде, до старых, еще дедовых, рукавиц, бережно хранящихся в заваленном другими вещами чулане.
Некоторые стихи могут напомнить китайские и японские миниатюры, и сходство тут не только внешнее. Так же, как восточные поэты, Юрий прежде всего апеллирует к традиции, к насыщенному читательскому контексту. Его образы всегда что-то напоминают, отсылают нас то к поэзии серебряного века, то к французским символистам, то к плеяде советских «шестидесятников». Вне этого контекста адекватное восприятие поэзии невозможно, именно он определяет сложную перекличку мотивов, которые переосмысливаются автором и вовлекаются в новые взаимосвязи.
Другим признаком, роднящим творчество Юрия с дальневосточной традицией, является особая роль природы в образной структуре текстов. Если для европейской поэзии явления природных циклов и стихий чаще всего становятся источником эмоциональных размышлений автора, то у Юрия они обладают самостоятельной духовной субъектностью, это такие же феномены сотворённого Богом мира, как и сам человек. Мы не вправе отсчитывать всё, что вокруг нас, лишь от собственного «я» с его изменчивым настроением; для достижения творческого откровения необходимо взглянуть на природу отстраненно, и тогда она откроется свежему, детскому взгляду новой красотой.
…Утро – здоровое, сочное – кочанчик капусты!
Это одухотворение окружающего, всматривание в него как в чудесное проявление онтологически равноправного бытия нередко приводит автора к некоторой орнаментальности, избытку цветов, сравнений, красок, эпитетов, сверканию драгоценных камней, благоуханию экзотических растений, разнообразию изысканных вкусов. Однако его несомненная тяга к восточной неге, к созерцательному восхищению радостями бытия уравновешивается христианской аскезой, богослужебными реминисценциями, сознанием иной, более высокой и полной истины, заключённой в Священном Писании. На глубинном, возможно, подсознательном уровне поэтика Юрия проникнута тем, что ежедневно входит в его сознание и память во время служения в храме святителя Митрофана. Вот, казалось бы, обыденная, далекая от всякой трансцендентности картинка:
Парень выплюнул косточку
вишни в спокойный кулак.
Эффект достигается здесь не только неожиданным, скупым и точным эпитетом «спокойный», но и прерывистостью поэтического монтажа: картинка обрывается, взгляд перескакивает на другое, при этом читатель, зафиксировав определённый образ, вправе развить его, увидеть крепкую руку героя, его широкую ладонь, в которую уютно проскользнула косточка, более того – почувствовать себя «сухим остатком», неумираемой сердцевиной исчезающей в природном цикле потребления ягоды, которая обрела новую жизнь в спокойной деснице. «…И тамо бо рука Твоя наставит мя и удержит мя десница Твоя». «Назначение поэта, – писал Поль Валери, – отнюдь не в том, чтобы испытывать поэтическое состояние: это его частное дело. Его назначение – вызывать то же самое состояние у других».
Для «Судьбы со словарем» – третьей книги гепталогии «Молитвенный Круг» – Юрий выбрал литературный псевдоним Артём Янтарёв. В данном случае это продиктовано художественными задачами. Поскольку название книги «Судьба со словарём», название чёткое и ёмкое по смыслу, то, естественно, вступает в силу алфавитный принцип распределения текста. Это отражено и в композиции книги, и в выборе псевдонима: Артём Янтарёв – от „А“ до „Я“.
