***
Как-то я взглянул в окошко:
На одной ноге старик
Догонял сороконожку.
Я к стеклу приник.
***
Старая тётка в парике,
Вроде как лодка на Угрюм реке…
***
Тень от дерева случайно
Приласкала на дорожке
Разлежавшуюся грязь.
Солнце брызнуло немножко,
Грязь подсохла.
***
Солнце прет через бульвар,
Через все деревья,
Улучшая мой загар,
Раз, два, три: налей мне.
***
Мне жизнь рассказывает,
Что к чему:
Напротив две старушки —
Что ж тут думать…
Что думать?
Вовсе ничего.
Но возраста они ведь моего!
***
Пушкин смотрит на кристалл.
Я смотрю на календарь
И опять перебираю
Старых писем инвентарь.
Буквы бегают в глазах,
Строчки корчатся ненастьем,
Черных точек тормоза
Набухают прошлым счастьем.
Ты, наверно, все забыла —
Ну, да ладно, бог с тобой.
Буквам я напоминаю,
Вот глядите: я живой!
Клякса, рожица, цветок —
Подожди, глаза устали.
И в магическом кристалле
Твой платок.
13 декабря 1992.
***
Бес заставляет нас блядей любить,
Давая повод им нас ненавидеть.
И бог, конечно, это должен видеть,
Хоть бога нет – он, видимо, брезглив
И равнодушен, и сонлив —
И некому влюбленных защитить.
***
Я тебе давно долблю:
Я тебя люблю!
Ну, короче,
Я не сплю.
И не ем,
почти совсем.
Тужусь бестолку, присев.
Облысел.
Очень часто водку пью.
Иногда посуду бью
И пою.
Лето. 2000 г.
***
Каждый раз, утром, я опять появляюсь на этом свете. Озираюсь и убеждаюсь, что я – это я. Потом откуда-то не спеша, постепенно и хаотично выплывает вчерашний день. Другие дни. Куски чего-то в виде лиц, слов, деревьев, комнат. Разглядывая все это, я пытаюсь понять, почему я так тихо лежу и почему я так осторожен? И вот, наконец, из темной глубины бьют по изнанке век слезы, закипают и выдавливаются наружу. Сразу все становится понятно…
От такой тишины —
Убежать в любовь,
Слабым светом кружить
чужим.
Доверять цветам, не бояться снов,
Все забыть: не шуми,
не держи.
Обоврать себя до последних слов,
Разлучить мечты, разогнать друзей,
Воровать молитвы больных детей…
Все тепло, поверь,
все прошло.
Дальнегорск. 1979.
***
Я куплю большой автобус.
Очень тщательно помою.
На руле в нем будет глобус
И как в комнатах обои.
Мы с тобой на нем поедем —
Будем ехать и смеяться,
А случайные соседи
Будут петь и кувыркаться.
***
И опять я как назло,
Непонятной грустью болен.
Закрутило, понесло
Каруселью колоколен.
Почему орут так тихо?
Почему не слышу слез?
Было ж видно, как нас лихо
По небу извозчик вез.
По Калуге, через небо,
Взявшись за руки, пешком,
Парашют, заправив хлебом,
По Оке вдвоем плывем.
***
Вот и снова скрипнула дверь,
Но шепчу я себе, не верь, —
Это скрипнуло сквозняком,
А за дверью-то никого.
Прикоснулась ко лбу рука,
Потекла по глазам река,
И вспорхнули птицы с бровей,
Понеслись над рекою к ней.
Вместе с птицами ветер в окно
Выдул, выкрал мой вздох, но
Против ветра в окно назад
Прилетели ее глаза.
***
Ты мне дрыхнуть не мешай,
Лучше дрыхни сам давай,
А не то получишь в лоб
Или, может, даже в нос,
Несмотря, что за бока
Прихватил тебя хандроз.
Пасхальное пожелание «спокойной ночи» беспокойному мужу. Потом этому мужу снился Зигмунд Фройд, обдумывающий переход в Православие. Кажется, он решает, что поздно.
***
Против глупостей таких мы.
Как размеры там и рифмы
Безнадежно пуста: пустовал завела простота. Припустились куски пустоты от меня взапуски… распускаюсь в тиши; растворяюсь в твореньях чужих; жду у пляски души оформленья пустот; слышу шепот простот, выпускающий шорох, шелушащихся плачем желаний – не тот! хороша, да не та! Тра-та-та! Перелет в пустолет – в тот; в переплеты пустот… стоп!
Воздух имеет подставкою снизу народ. Разных фасонов прическами, иногда даже лысиной, упорно сливая недомыслей остатки, остатки недопереваренных мыслей, пустотою желаний, тщетою хотения – ополчаются против безвременья, против законченности потолка. Потолок им мешает взлететь, пол мешает упасть.
Я приглашен к вам на обед,
Но вас в один присест
Всю целиком съесть – это бред:
Я съем один корсет.
Я счастлив: заворот кишок
Меня уж не страшит.
Ем ваших мыслей порошок
И ваших чувств гранит.
1970 – какой-то
Подражание неизвестному поэту, способному написать этакое
Согретый синей лампой ночи,
Мозг… вовсе иногда…
Но и, отнюдь, всегда —
пророчит,
хочет и не хочет:
когда-нибудь услышать снова
слово
это.
То самое,
которое «тогда» не слышно было,
которого одно касанье
всегда, всем, все напоминало,
упятеренное стараньем
воспоминаниям кадило,
всегда
прощало
все,
простивши стыло,
остывало;
приплывшим мыслям
уступало,
кивало синим лампам,
плыло
уже в лиловом…
А потом
В простывшем горле молоком
звучало тихо и приятно,
легко,
бессмысленно,
но внятно.
Давно. На Пресне.
Покорный мерному теченью дней,
Я забывал приметы смерти.
У жизни в запечатанном конверте
Хранил я прах мечты своей.
