С незапамятных времён грешили люди: совершали убийства, насилия и бесчинства, совокуплялись без брака, несмотря ни на пол, ни на брачные узы. Когда же достигли Абсолютного зла преступления в городах Сугор и Годму, небеса, дабы уберечь род человеческий, обрушили на них серу и пепел. Страшная смерть постигла их: гибель сопровождалась воплями и стенаниями. Останками Сугора и Годму были лишь горсти пепла, пропитанные злобой и ненавистью людей. Ветер разнёс по миру песчинки Абсолютного зла, ненависти, нетерпения и всех пороков человеческих, и осели несколько частичек в пустыне. Ведомо было, что дадут они жизнь Злу ещё более худшему, чем зловещие города Сугор и Годму. Однажды очутился молодой высокий мужчина в пустыне. Не помнил, как он здесь оказался. Жизнь его была полна мучений и страданий. Ненавидел он всех и вся, нутро его было полно злобы ко всему живому. Страшный мор охватил землю там, где он обретался. Когда же умерли все его близкие, ни единой душе не удалось спастись – возненавидел он всё светлое на земле и с утра до ночи шептал проклятья, чтобы отмстить небесам и людям.
Помнил, что бредил, и всё повторял заклятья. Началась пустынная буря, страшный смерч поднял его, как песчинку, и закрутил в круговороте.
Ободранного, истерзанного мужчину исторгла буря в средину пустыни Магар.
Смерч закрутил пески так, что частицы пепла зла, оставшиеся от Сугор и Годму, воссоединились с ненавистью, злобой и желанием убивать в нем.
В бреду вспоминал он, как куски его тела клевали птицы, как истекал он кровью. Мужчина не чувствовал боли, лишь Зло проникало в него всё глубже. Буря успокоилась, и дремал он долгих триста лет в песках.
Трижды за этот срок бушевала пустыня: зыбучие пески готовы были поглотить царства, людей, зверей – всё живое. Неурожай, мор скотины, болезни, то жара, то холод, словно предупреждение Небес спускалось к людям. Вспоминали они про погибшие города Сугор и Годму, начинали вести жизнь праведников, но как только опасность отступала, всё возвращалось на круги своя. Так было и в этот черный год.
В пустыне Магар наступила звонкая, вязкая тишина, исчезли все звуки и шорохи. Духота становилась невыносимой, как и пронзительная тревога, которая охватывала всех живых существ. Черно-багровые тучи заполонили небо, песок и пыль смешивались в огромные клубящиеся облака – и несли в себе смерть. И пели пески песнь смерти, словно кого-то, призывая, и шёпот, разносимый ветром, становился всё исступлённее:
– Кар-га-рен! Кар-га-рен! Каргарен!
Зловещий вихрь выплюнул из утробы пустыни существо исполинского роста, кожа местами прикрывала его скелет, где-то была обнажена, громадные чёрные глаза, остов вместо носа, голову его венчала корона. И ознаменовал он своё вхождение в мир воплем ненависти, зла и тьмы.
Десять пушечных фрегатов золотились мачтами на рассвете, солнце скользило радужными бликами, и подсвечивало флаг империи Кристадин. На красном полотнище была изображена крепкая рука, твердо державшая меч, корона венчала грозный символ империи.
Двое мальчишек убирали длинный причал, поглядывая на громадные суда и мечтали:
– Эхх, скорее бы вырасти, я уж точно стану, как капитан Даркос.
Темноволосый, худой мальчишка звонко рассмеялся:
– Ухх, хватил, Даааркос! Столько отваги, богатства и удачи мало кому даётся. Воон, у короля ещё только нашего.
– А я стану!
– Подожди, а ты слыхал, что странник вернулся с Дьявольских гор?
– Нет, а когда?
– Да только вчера ночью. Рассказывал жуть всякую.
– Даа? – мальчишка придвинулся ближе к другу.
– О том, что Дьявольские горы стонут, воют беспрестанно, словно голодная стая волков. Так пронзительно, что хоть уши воском залепливай. И тоска такая на грудь давила, еле ноги унес. Не к добру это! – сказывал он.
– Ой, скажешь тоже! Трус, видать – этот твой странник.
– А тебе всё нипочем. Что слыхал, то и говорю!
– Ага, трус он и есть! – мальчишка снова рассмеялся.
В ответ рассказчик рьяно набросился на друга с кулаками. Резкий звук трубы, означавший наступившее утро, разнял драчунов. Слегка помутузив друг друга, юнцы вернулись к уборке. Каждый задумался о своём. Рассвет уже золотил крыши высоких домов Кристадин, издалека слышались приглушенные крики рыбаков, отправляющихся за уловом. Город оживал вместе с солнцем.
Окна дворца выходили на гавань – море и солнце были утренними гостями принцессы. Самыми любимыми днями для неё были дни походов с королем и верным другом Тоно. Ей нравилось разделять с отцом государственные дела, она понимала их суть, но чувствовала, что когда вступит на трон, прежней воли ей не видать. Поэтому всегда радовалась возможности ускользнуть из дворца на ловлю рыбы, пойти под парусом на баркасе или просто половить волны, как они называли с Тоно купания в море. Няня Жана лишь охала и говаривала:
– Охх, вырастет наследник, а не девица!
Алира же смеялась в ответ, не избегала роскошных платьев и веселых танцев, лишь считала их вычурными церемониалами.
За окном послышался сердитый голос няни:
