Мой второй месяц на пенсии начался также, как и первый. Покойный дядя Натан говаривал, что главное в пенсии – это дожить до нее. Вот только мой скромный опыт первого месяца показал, что этого недостаточно. Наша молодежь еще готова была терпеть пожилого архитектора программного обеспечения, хотя и не понимала, для чего вообще эти архитекторы нужны. Но видеть в этой роли пенсионера, ассоциирующегося у них с инвалидом умственного труда… На такое не хватит уже никакой толерантности. А я еще не настолько выжил из ума, чтобы этого не заметить, хотя ребята изо всех сил старались быть политкорректными. В общем, к концу первого своего пенсионного месяца я начал всерьез задумываться о рыбной ловле и разведение маргариток, а в начале второго начал посматривать на каталоги яхт, прикидывая, смогу ли я позволить себе курсировать между домом и внуками в Штатах весь остаток жизни. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что Стэнли Кранц с жиру бесится. Действительно, чего мне не хватает для полного счастья? Недавно, мы с Наоми приобрели славненькую квартиру с балкона которой можно наблюдать и восход над Самарией и закат над Средиземным морем. На мой взгляд, южные районы Нетании идеально подходят для того, чтобы прожить остаток жизни, особенно, если у тебя есть возможность приобрести квартиру около берега. Вот только делать в этой квартире будет совершенно нечего, поэтому мне и пришла в голову отчаянная и безумная мысль о яхте.
Такие мысли обычно приходят в голову по выходным, когда все дела сделаны и не знаешь, чем себя занять. Наоми была в отъезде, дел по дому не было и поэтому меня одолевали праздные мысли. Я выглянул из окна гостинной: дул легкий береговой бриз, нагоняя не слишком большие пологие волны. Не ленись, Стэнли, подумал я, сходи поплавай, пока послеполуденный ветер не нагнал волну. Пять минут и ты на пляже, надо только спуститься по лестнице с обрыва. Всего лишь 142 ступеньки вниз, а потом столько же вверх… Я пока еще могу себе это позволить. А потом неспешно проплыть брассом несколько раз взад-вперед и завершить свой ленивый заплыв стометровкой стилем кроль, чтобы размять плечевые суставы. Всех проблем это не решит, но, по крайней мере, даст заряд бодрости до вечера. Я натянул плавки и стыдливо прикрыл их длинной футболкой. Вперед! И в этот момент зазвонил телефон.
Как ни странно, это звонил Борька, что было более чем необычно. Нет, он вовсе не чурался нас с матерью, но звонить просто так было ему совсем не свойственно. Он просто физически был не в состоянии обсуждать мировые проблемы, здоровье или погоду. Ну а когда надо было поддерживать родственные отношения с неинтересными ему людьми, то он просто зверел. Особенно это относилось к Розенфельдам из Йоркшира, которых он терпеть не мог, тем более, что сейчас они жили в Беер Шеве. Но мы знали, что случись что с одним из нас, и Борька немедленно примчится, бросив все. А вот услышать его голос без всякой причины шансов у нас не было. Именно поэтому его звонок в пятницу утром меня насторожил.
–– Привет, папа – начал он, и тут же перешел к делу – Нам надо поговорить.
–– Говори – лаконично предложил я.
–– Это не телефонный разговор – он замялся – Давай я к тебе приеду.
Вот те на! Это что же такое произошло, подумал я? Но озвучил только короткое:
–– Приезжай.
От Борькиного дома в Тель-Авиве до нас полчаса езды и все эти полчаса я гадал о том, что он мне расскажет. Отношения у нас с ним неплохие, хотя и не скажу, чтобы очень уж теплые. В детстве он одно время очень обижался на то, что его назвали Борисом и справедливо обвинял в этом меня. Надо сказать, что имя ему действительно выбрал я в силу не совсем понятной мне самому сентиментальности. Наоми с большим скрипом со мной согласилась, что, учитывая права матери, было большим подвигом с ее стороны. В результате, в школе и потом часто интересовались, почему у него русское имя. Далеко не со всеми и не всегда он был настолько откровенен, чтобы пересказывать мои сомнительные подвиги на том берегу Суэца, и объяснять этим мою прихоть. Боюсь, что для нас с Наоми, с нашей английской и ивритской речью, произносить его имя было не так легко. К тому же, наши "русские" друзья годами пытались безуспешно доказать, что в слове “Борис” ударение падает на последний слог, но помогало это весьма слабо. Проблема неожиданно разрешилась, когда в старших классах у сына появилась "русская" девочка, которую, к счастью, звали не Наташа, а Юлия. Эта самая Юлия называла его не иначе как "Борька". И хотя после армии она бросила нашего сына и внезапно вышла замуж, это уменьшительное так прижилось, что с тех пор мы с матерью его иначе и не называли, да и сам он привык и представляется так своим многочисленным женщинам и своим не менее многочисленным знакомым.
–– Папа, мне надо срочно выехать в Москву – выпалил Борька, едва войдя в дверь.
Я не удивился. Борька всегда был настроен романтически, впрочем, как и я в молодости. Но он-то не остыл и к своим почти сорока годам, виной чему было отсутствие рядом с ним такого стабилизирующего фактора, как моя жена. Поэтому он периодически встревал во всевозможные авантюры, порой весьма далеко от дома. Я, например, до сих пор не знаю, что он делал два года на Кубе, и имею весьма смутное представление об антарктической экспедиции, в которой он принимал участие. Так что, Россия в этом ряду выглядела более, чем пристойно. И все же.... Но самым разумным было дать ему высказаться.
