Для чего нужны двадцать лет, если не для чистого безумия?
Музыка. Раскрашенная яркими огнями темнота. Танец.
Тело движется плавно, в такт любимой песни. Руки взлетают вверх, пальцы одной легко скользят по коже другой. Глаза закрыты, на губах полуулыбка.
Чужие липкие взгляды скользят по груди, изгибу талии, бёдрам. Откровенно хотят, не могут не смотреть и не решаются подойти.
Всё как всегда.
Сегодня красные, губы кривятся в привычной усмешке.
Парадокс. Меня здесь знают, меня здесь видят. Возможно, слишком часто, но делают не те выводы. И плевать!
Какая разница, если тело горит, зажжённое ритмичной мелодией. И хочется отдаться сильным рукам. Тем, которые смогут сдержать мой огонь, но где им взяться!
На отцовских ужинах? Так те скряги только и могут, что работать калькуляторами, подсчитывая, сколько стоит моё тело и насколько выгодным окажется их вложение. Для них предел – чопорный круг по залу в скучном вальсе. И вальс – это ещё везение! Чаще дело ограничивается топтанием на месте и попытками сдержать порыв ущипнуть меня за задницу.
Максимум здесь – облапать во время танца и зажать за углом. Проходили – знаем. Знают и они, не раз оставаясь у стеночки в одиночестве, хватая воздух и держась за достоинство, которым стыдно хвастаться. Наверное, стоит быть сдержаннее. Наверное.
Hot summer nights mid July,
When you and I were forever wild.
The crazy days, the city lights,
The way you’d play with me like a child*
Широкие ладони ложатся на талию, не сжимая, оставляя простор для воображения. И танца.
Кажется, вместе со мной на мгновение замирает весь мир. Останавливается музыка, гаснут огни, но нет. Я продолжаю двигаться, и мир следует за моими движениями. Сердце скачет как бешеное, мурашки волнами прокатываются от и до, а я могу думать лишь об этих руках. И мужчине, жар которого я ощущаю всем телом.
Will you stil love me
When I’m no longer young and beautiful?**
Нет, это не один из местных придурков.
Ни один из них не может вести даже тогда, когда я прижимаюсь спиной к чужой груди. Когда скольжу вниз и снова вверх, издеваясь уже над собой, не над ним. Когда он лёгким движением касается моего плеча, локтя, запястья. Заставляет обнять себя за шею.
И мы двигаемся вместе.
До того момента, пока всё не становится слишком. Больше всего на свете желая увидеть того, кто находится за моей спиной, я собираюсь обернуться, но чужая ладонь на талии сжимается сильнее, а низкий голос произносит лишь одно слово:
– Танцуй.
И я подчиняюсь. Закрываю глаза и отдаюсь мелодии целиком.
В конце концов, познакомиться можно и потом. А можно обойтись и без этого.
Will you still love me
When I got nothing but my aching soul?
I know you will, I know you will.
I know that you will***
Песня заканчивается, химия – нет. Той реакции, что бурлит во мне, мало танца, каким бы непростым он не был. Звучат последние аккорды, мелодия сменяется другой, бестолковой и быстрой, и я поворачиваюсь в его руках.
Со всех сторон ощущаются тычки дрыгающихся танцоров, возомнивших себя Цискаридзе, а я стою и не могу отвести от него взгляд.
Высокий, массивный, словно медведь, и такой же сильный. Это я ощутила и, кого я обманываю, не против ощутить ещё. Короткие тёмные волосы, квадратный подбородок, сильная челюсть. Цвет глаз не различить, но это и не надо. Гораздо больше меня сейчас волнует их выражение, а не пигментация радужной оболочки.
– Привет.
Да, я смотрю на него, как вечно худеющая Аня на торт! Смотрю, и сама не понимаю, с чего меня так пробирает. Вот только это не мешает с трудом, но всё же заставить себя отлипнуть от желанного тела. Желанного! Боже, куда я качусь! Может, ради разнообразия, уже стоит послушать папу?..
– Привет.
Не надо слушать. Потому что меня переклинивает на одной-единственной картинке и фантазия вконец отказывает, не в состоянии подкинуть что-то, отличающееся от нас двоих в моей постели.
Мне срочно надо выпить.
Шаг. Чужие локти атакуют со всех сторон. Чужие бёдра неприятно трутся об одежду. А случайный щипок не добавляет настроения. Не добавил бы, если бы я обратила на него внимание.
– Наша Лиссет, наконец, натанцевалась, – иронично хмыкает Олеся и делает глоток. Когда я уходила, коктейль был другим, но здесь каждый развлекается по-своему.
– Вроде того, – плюхнувшись рядом, я залпом осушаю свой бокал. – А остальные где?
– Вышли проветриться. – В ответ на долгий выжидательный взгляд синих глаз я разве что бровь приподнимаю. – Да брось, ты вся взвинченная! – Она откидывает каскад чёрных волос за спину. – Кто он?
– Никто! – фыркаю я.
И, как будто бесцельно, вглядываюсь в танцпол.
– Ага, – Олеська откидывается на спинку дивана. – Слушай, тебе не надоело? Не то чтобы я расстраивалась от того, что через раз ты кидаешь нашу скромную компанию, но настораживать это начинает.
– Чем?
– Да хотя бы опасением найти тебя окочурившейся в ближайшем тёмном переулке.
– Меня? – самоуверенно хмыкаю я.
– Тебя, моя дорогая, тебя. Ни твой отец, ни, якобы лучшие в городе, курсы самообороны не спасут тебя от ножа под рёбра.
– Фу, – презрительно кривлюсь я, – что за гадость! Сейчас этим уже никто не занимается.
