– Диспетчер вызывает «Спутник».
– Сатели слушает.
Сегодня двадцать две тысячи восемьсот восьмой день моей службы. Вторник. Точнее, если верить моим Skagen>1, через несколько минут будет уже среда. Вообще-то мало кто из нас следит за временем и носит часы. Это ни к чему. У меня же это вроде дурной привычки, которая осталась ещё с прошлого века. Итак, стрелки показывают 23:48. Летний зной, наконец, сменился приятной прохладой и, открыв окно, я сижу и разглядываю торпеду своего авто. На рулевом колесе, отражая свет неоновых вывесок, поблёскивает эмблема Пежо в виде головы льва. Всё как обычно.
– Луи, ты свободен?
Мелодичный голос, прерываемый потрескиванием, голос вновь заполняет собой салон. Это малышка Ноэль. Эти тонкие, как будто детские, нотки я узнаю всегда. Жаль, но скоро она уходит на заслуженный покой. А ведь мне чертовски приятно было с ней работать. Ноэль, в отличие от предшественницы Лисэт, не заставляла меня сверхурочно мотаться с одного конца города на другой.
Я ответил, что свободен, внимательно выслушал и записал в свой небольшой кожаный ежедневник адрес и повернул ключ в зажигании. Мой старенький Peugeot 403 тут же отозвался, и пространство вокруг заполнил равномерный гул мотора. Он был самым старым автомобилем в нашем парке. Все мои коллеги давно перешли на новенькие Renault или Acrea и время от времени подтрунивали над моей тягой к раритету. Но мне он нравился. Не смотря на вытертую местами кожу на сидениях, на продырявленную откидную крышу и изредка заедающую коробку передач. Мой Peugeot не подводил меня с самого момента выпуска, а ведь прошло уже больше полсотни лет. Я готов спорить, что дорогущий Avions Voisin, наша безумно роскошная и такая же дорогая гордость, не прослужит и половины от этого срока. Впрочем, я слишком хорошо отношусь к старику Матису, чтобы спорить с ним на этот счёт. В конце концов, машина – это всё, что у нас есть. Это наша отдушина и самое большое богатство. Без неё смысл нашей деятельности потеряется и будет зарыт на ближайшем кладбище вместе с нами самими.
Я медленно катился по улицам города. Всюду зажигались неоновые вывески и великаны-фонари. Они, склонив свои тяжёлые кованые головы к мостовой, светили каким-то потусторонним белёсым светом. По тротуарам бесконечным потоком текли разноцветные реки прохожих. Из приоткрытых дверей кафе и ресторанов доносилась музыка. Классический джаз, современная попса, иногда хип-хоп. Каждая мелодия по-своему хороша, но всё-таки мне по душе тягучий блюз, поэтому я закрываю окно и добавляю громкости радиоприёмнику. Из динамиков льётся нестареющая «Hoochie Coochie Man». Все наши говорят, что эта песня как будто написана про меня. Я улыбаюсь и продолжаю свой путь. Сегодня, на удивление, у меня хорошее настроение.
А вот и мой первый на сегодня клиент. С виду типичный офисный клерк, в костюме, с галстуком и большим кожаным кейсом. Он в растерянности стоит на перекрёстке среди искорёженного и пылающего металла. Вокруг собралась толпа зевак. Он что-то говорит им, но они не слышат. Проходят сквозь его полупрозрачную фигуру и устремляют камеры своих смартфонов на взлетающие в сумеречное небо языки пламени. Я притормаживаю рядом с ним, опускаю стекло и кивком предлагаю ему сесть. Он недоумённо оглядывает меня и мой Peugeot. Кажется, бедняга до сих пор не понимает, что произошло.
– Excuse me, sir? – Он неуверенно подходит ближе.
Ясно, опять иностранец. Почему-то Ноэль считает, что у меня лучше всех остальных получается с ними управляться. Хотя из всех, кто работает в нашей организации, меня в последнюю очередь можно назвать коммуникабельным.
Я выхожу из машины и открываю перед ним заднюю дверь. Он стоит в полном замешательстве. В его глазах – тревога и вполне логичный вопрос. Ему даже не нужно его озвучивать. Он у всех одинаковый. Однако слова всё же срываются с его посиневших губ.
– Скажите, я умер?
Я молча киваю.
– А вы пришли, то есть…. – Молодой человек на мгновение запнулся. – Приехали. Простите. Вы приехали, чтобы забрать меня?
– Именно.
– Но я не хочу.
Опять эта фраза. Никто и никогда не хочет умирать. За исключением стариков, которые принимают эту новость чуть ли не с радостью. Оно и понятно. Жизнь в хосписах, болезни и пустые дома, пропахшие лекарствами, безо всякого намёка на смех внуков или детей. Мало кому прельщает такая жизнь. Чаще всего эти несчастные из последних сил отрывают листки календаря, мечтая о смерти. И когда возле их порога, наконец, останавливается мой Peugeot или Avions Voisin Матиаса, они с улыбкой садятся на заднее сиденье и всю дорогу до места молчат, окидывая окрестности прощальным затуманенным взглядом.
Но молодым этого чувства не понять. Они до последнего отчаянно сопротивляются, кричат о том, что сейчас ну никак нельзя. Просят отсрочку, умоляют дать последний шанс всё исправить или просто проститься с родными. Пару раз мне пытались продать душу взамен на несколько лет жизни. Но я не Бог и не жнец, а просто таксист. Перевозчик, который не в силах что-то изменить. Моя работа – обеспечить вам комфортную дорогу в один конец, ни больше, ни меньше.
