Доброжелательные отклики читателей и просьбы друзей побудили меня написать еще одну книгу рассказов о Святой Горе Афон. Много для меня значило и одобрение моих друзей-святогорцев. Хочу сказать вам, братья и отцы, отдельное спасибо и, конечно же, прошу ваших святых молитв.
Думаю, что это последняя книга данного цикла. К сожалению, я уже не смогу работать над новыми афонскими рассказами, не погрешив повторами и сходными сюжетами. Но над этой книгой я долго трудился и надеюсь, что она станет достойным продолжением первых сборников.
Я постарался использовать весь имеющийся у меня материал. В первую очередь, это мои собственные воспоминания о Святой Горе, а также рассказы старцев и святогорские предания.
Конечно, на этих рассказах лежит печать моего личного несовершенства, и читатель увидит Святую Гору моими глазами. Поэтому заранее прошу простить, если у кого-нибудь мои истории вызовут смущение или недоумение. Также хочу напомнить, что этот сборник рассказов, как и два прежних, – не аскетическое руководство, а художественное произведение.
Поэтому будьте снисходительны ко мне как к начинающему писателю и не судите строго за некоторые смелые утверждения.
Благодарю Господа за то, что сподобил меня закончить этот труд, Пресвятую Матерь Божию за то, что сподобила меня пожить на Святой Горе, афонских старцев за мудрые наставления и, конечно же, читателей, благосклонно принявших мои книги.
Надеюсь, что написанное послужит во благо и ко спасению душ, как ваших, так и моей.
Вразумление старого монаха
Солнце уже почти село; красноватый его отблеск возжег ветви кипарисов, отчего они стали напоминать рождественские елки. Города-монастыри и островки домиков-келий страны Афон источали повсюду неземную сладость – предчувствие будущего блаженства. Здесь даже атеист верил в Бога, хотя и пытался скрыть это. Уже слышался византийский звон колоколов и гул чугунных бил: в монастырях и кельях начиналась вечерня, духовная поэзия византийских гимнотворцев наполняла пространство храмов.
Но даже Святой Афон имеет свою прозу. Не во всех храмах Афона лилась молитва. Кто-то по слабости своей ленился встать на молитву, предпочитая почитать на ночь духовную литературу; кто-то был болен и нуждался в помощи Божьей сильнее, чем прежде…
Когда этим тихим вечером облезлый рыжий кот Мурзик подошел к своему блюдцу, в котором уже давно не появлялось молоко, он заметил, что оно, блюдце, еще и треснуло. Оно треснуло не от времени – это смерть прошла мимо и задела тарелочку. Трещина, как паутина злого, черного паука, проходила внутри миски, от которой исходил еле различимый запах кислого молока, больше похожий на сырный.
Мурзик жалобно заурчал и посмотрел на полуоткрытую молитвенную комнату, откуда уже долгое время не выходил его кормилец – старый неухоженный монах, носивший обычно рваную и грязную рясу. Мурзик был чистоплотен, запах старика ему не нравился, но сейчас он больше всего на свете хотел бы увидеть всклокоченную серебряную бороду кормильца и его широкую добрую улыбку.
Дело было даже не в еде: Мурзику для пропитания хватало змей, крыс и лягушек, а жажду можно было утолить из источника, который бил неподалеку. Тем не менее кот не разучился любить молоко. К тому же, ему так не хватало скупой, но искренней ласки старика!
А-а! Мурзик чуть не забыл о рыбе и сыре, что перепадали ему по редким праздничным дням. Все это теперь ушло… А тут вдобавок и блюдце треснуло! Беда пришла в их келью!
Кот с опаской посмотрел на покосившуюся, давно не крашеную дверь покоев старика. Туда вход ему был строго воспрещен. Несколько раз за свое любопытство он получал от монаха тайком по спине и один раз даже больно-больно мухобойкой по морде.
Кот был понятливым и перестал посягать на личное пространство старца.
Но сейчас ситуация была не совсем обычной: старик не выходил из своих покоев уже несколько дней. Что-то было неладно!
Кормилец и раньше надолго задерживался в своей комнатке, но при этом подавал хоть какие-то признаки жизни: делал поклоны, разговаривал с кем-то, что-то бормотал… Правда, после этого долго молчал, очень долго, почти как сейчас.
Но не только по отсутствию молока и треснувшему блюдцу кот понял, что со старцем произошло что-то серьезное. Из кельи старика исходил еле уловимый запах опасности и тлена.
Этот запах и мертвая тишина в покоях кормильца заставили Мурзика ослушаться старца и пробраться в запретную комнату. Он осторожно зацепил когтями низ приоткрытой двери и резко дернул на себя. Она поддалась, хоть и с усилием, но без скрипа, потому что старец регулярно смазывал петли маслом, чтобы и малейшие шумы не отвлекали его от молитвы. Кот внимательно и с опаской осмотрелся.
Лампада уже давно прогорела, медная кадильница полна была черными холодными углями. Лики икон с любовью и скорбью взирали на старца, неподвижно лежавшего на своем одре.
