Переводчик Александр Павлович Ладошин
© Уильям Шекспир, 2017
ISBN 978-5-4485-0658-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Да простит меня уважаемый читатель за дерзость и за гордыню, что водили моей рукой во время работы над этой книгой. Больше всего мне не хотелось бы оставить впечатление о неуважении к великому Мэтру, к его творчеству, раз уж столь недостойный ремесленник дерзнул перепевать его сонеты.
Нет уважаемые, уверяю вас, мной руководило исключительно желание поделиться с вами тем звучанием бессмертной музыки – которую я слышу. Оркестр играющий во мне и для меня может и не выдающийся исполнитель, но там звучат знакомые мне трубы и мандолины, их голоса привычны моему слуху. Академические и ещё не «остепенённые», профессиональные и любительские, оркестры, ансамбли и отдельные исполнители уже сыграли все ноты Мастера не единожды. Каждый, приступая к великой музыке надеялся расслышать там что-то своё, лишь ему слышимое.
Вот и я озадачить свой оркестр чтением не простой партитуры, дабы нечто новое услышать. Более того, я и вам хочу предложить знакомство с музыкой, пропетой моим совсем уж любительским, моим маленьким домашним оркестриком. Что знаю точно, за что несу полную ответственность – он старался.
From fairest creatures, we desire increase,
That thereby beauty’s rose might never die,
But as the riper should by time decease,
His tender heir might bear his memory:
But thou, contracted to thine own bright eyes,
Feed’st thy light’s flame with self-substantial fuel,
Making a famine where abundance lies,
Thyself thy foe, to thy sweet self too cruel.
Thou that art now the world’s fresh ornament
And only herald to the gaudy spring,
Within thine own bud buriest thy content,
And, tender churl, mak’st waste in niggarding:
Pity the world, or else this glutton be,
To eat the world’s due, by the grave and thee.
***
Стремимся мы умножить красоту —
Жива что в розе. А в урочный час,
Откроется бутон и сменит ту,
Что ранее дарила счастьем нас.
А ты своею занят красотой,
Внимание лишь только ей даришь.
Сгубил надел ты плодородный свой,
Себе палач, ты сам себя казнишь.
Ты миру украшенье и весне,
Но краток красоты твоей парад.
Открой бутон, пусть семена вовне…
Не прячь, как скряга, дивный свой наряд.
Мир пожалей и поле засевай,
Зачем губить не взросший урожай!
When forty winters shall besiege thy brow,
And dig deep trenches in thy beauty’s field,
Thy youth’s proud livery so gazed on now
Will be a tottered weed of small worth held:
Then being asked where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say within thine own deep-sunken eyes
Were an all-eating shame, and thriftless praise.
How much more praise deserved thy beauty’s use,
If thou couldst answer, «This fair child» of mine
Shall sum my count, and make my old excuse’,
Proving his beauty by succession thine.
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel’st it соld.
***
Как сорок зим чело избороздят
Траншеями на поле красоты,
Не привлекает боле твой наряд
Внимания – не интересен ты.
И если спросят – Где, мол, красота,
Богатство где былых цветущих дней?
Не говори, что глазом вглубь взята.
Насмешка выйдет, промолчать честней.
Похвальнее представить красоту
Всем заявив – Вот мой прекрасный сын!
Он подытожил старость и мечту,
Наследник красоты лишь он один!
И в старости быть можно молодым —
Не застить сыну путь челом седым.
Look in thy glass and tell the face thou viewest,
Now is the time that face should form another,
Whose fresh repair if now thou not renewest,
Thou dost beguile the world, unbless some mother.
For where is she so fair whose uneared womb
Disdains the tillage of thy husbandry?
Or who is he so fond will be the tomb
Of his self-love to stop posterity?
Thou art thy mother’s glass, and she in thee
Calls back the lovely April of her prime;
So thou through windows of thine age shalt see,
Despite of wrinkles, this thy golden time.
But if thou live rememb’red not to be,
Die single, and thine image dies with thee.
***
Кто в зеркале твоем тому скажи,
Что время в новом образе предстать,
Явленьем новым миру услужив.
Природу матери нельзя ломать.
Где дева та, что лоно охранит
От счастья быть возделанным тобой?
Иль кто-то в безрассудстве убежит
От долга след в миру оставить свой?
Ты отраженье матери своей
И возвращаешь ей глоток весны,
Сам, подойдя к порогу лет и дней
Увидишь в детях молодости сны.
Когда же жизнь влачишь лишь для себя,
Умрешь один, сиял твой образ зря.
Unthrifty loveliness, why dost thou spend
Upon thyself thy beauty’s legacy?
Nature’s bequest gives nothing, but doth lend,
And being frank she lends to those are free:
Then, beauteous niggard, why dost thou abuse
The bounteous largess given thee to give?
Profitless usurer, why dost thou use
So great a sum of sums, yet canst not live?
For having traffic with thyself alone,
Thou of thyself thy sweet self dost deceive:
Then how, when Nature calls thee to be gone,
What acceptable audit canst thou leave?
Thy unused beauty must be tombed with thee,
Which used lives th’executor to be.
***
Милейший мот, зачем же на себя
