Много в Лос-Анджелесе бассейнов, и много народу загорает над их водой, но по-настоящему бессмертных среди этого народа мало – тут ни тренажеры, ни пластическая хирургия не помогут. Вот Дойл был истинно бессмертным, уже больше тысячи лет был. Тысяча лет войн и убийств, интриг и политики – но разве можно такое себе представить, глядя на конфетного красавчика, беззаботно раскинувшегося в плавках-стрингах на краю бассейна голливудской знаменитости? Солнце играло на ярко-голубой воде бассейна, в неровном танце дробилось на теле Дойла – словно невидимая рука разбила свет на множество тоненьких лучиков, и на поверхность темной кожи выплыли цвета и краски, которых я в ней и не подозревала.
Дойл вообще-то черный, но не так, как это обычно для людей, скорее – как бывают черны собаки. Но только сейчас, глядя на игру света на его коже, я поняла, что все время была слепа. Кожа отливала синевой: полночно-синий отсвет на мускулистом закруглении икр, ярко-синий блик, словно касание неба, – на плечах и спине. Фиолетовый отблеск, на зависть самому темному аметисту, огибал бедро. И как я могла думать, что Дойл – всего лишь черный? Он – чудо из света и скрытых красок, перетекающих и танцующих с каждым движением мышц, отполированных в войнах, гремевших за столетия до моего рождения.
Черная коса спустилась по шезлонгу, упала вниз и свернулась кольцом, как затаившаяся змея. Волосы Дойла – единственное, что у него по-настоящему черное. Никакой игры красок, только блеск, как у черного агата. Казалось бы, все должно быть наоборот: это волосы должны отливать разными цветами, а не кожа, но вот с Дойлом все обстояло именно так.
Дойл лежал на животе, лица мне не было видно. Он притворялся спящим, но я знала, что он не спит. Он ждет. Ждет, когда над нами пролетит вертолет. Вертолет, который привезет репортеров, людей с камерами. Мы заключили с этим дьяволом сделку: пресса дает нам определенный простор для личной жизни, а мы время от времени, по предварительной договоренности, подкидываем журналистам что-нибудь горяченькое. Я – принцесса Мередит Ник-Эссус, наследница Неблагого Двора фейри, и когда я после трехлетнего отсутствия всплыла на поверхность в Лос-Анджелесе, штат Калифорния, это стало сенсацией. Люди думали, что я умерла. И вдруг я, живая и здоровая, обнаружилась прямо в сердце одной из крупнейших империй масс-медиа на планете. А потом я совершила нечто, что еще лучше подходило для газетных заголовков.
Я объявила, что ищу мужа.
Единственная принцесса фейри, рожденная на американской земле, ищет мужа. Я – фейри, более того: я из сидхе, аристократии фейри, а потому могу выйти замуж, только забеременев. Фейри не слишком плодовиты, а благородные сидхе – и того менее. Моя тетушка, Королева Воздуха и Тьмы, не допустила бы бесплодного брака. Вряд ли я могла бы за это ее осудить, ведь мы, похоже, вымираем. Но таблоиды каким-то образом пронюхали, что я не просто принимаю ухаживания моих стражей, но что я с ними сплю. Кто подарит мне ребенка, получит мою руку. Станет моим мужем и королем.
Таблоиды узнали даже, что королева устроила гонки на приз между мной и моим кузеном, принцем Келом: трон получит тот из нас, кто первым обзаведется ребенком. Тут-то пресса и набросилась на нас, как стая оголодавших каннибалов. Некрасивое было зрелище. Очень некрасивое.
Чего таблоиды не знали, так это что Кел уже не раз покушался на мою жизнь. Еще они не знали, что в наказание королева отправила его в темницу. В темницу и на пытки – на полгода. Бессмертие и способность исцеляться чуть не до бесконечности имеют свою обратную сторону: пытка может продолжаться долго… Очень долго.
Когда Кел выйдет на свободу, он снова сможет включиться в гонку – если только я к тому времени не забеременею. До сих пор мне это не удалось, и не потому, что я плохо старалась.
Дойл был одним из пяти телохранителей, личных телохранителей королевы, которые вызвались – или которым велели вызваться – стать моими любовниками. Королева Андаис когда-то завела правило: семя ее стражей – только ей и никому больше. Дойл веками хранил целомудрие. Вот вам еще один недостаток бессмертия – при неудачном раскладе.
Мы выбрали один из самых назойливых «желтых» листков и организовали визит репортеров. Дойл ворчал, что так мы поощряем дурное поведение; королева желала, чтобы мы создавали в прессе положительный образ. Неблагой Двор сидхе имел не самую лучшую репутацию. Может, и заслуженно, но я провела не сказать чтобы мало времени при Благом Дворе, при сияющем и солнечном дворе, который журналисты считают таким прекрасным и радостным. Король Благого Двора Таранис, Король Света и Иллюзий, – мой дядюшка. Но ему я наследовать не могу. Мне хватило дурного вкуса оказаться дочерью чистокровного неблагого сидхе, а такого преступления сиятельное сборище не прощает. Никакое наказание, никакая пытка не смыли бы с меня этот грех.
Пусть говорят, что Благой Двор прекрасен – я-то знаю, что моя кровь на белом мраморе точно такая же алая, как на черном. Прекрасные обитатели Благого Двора очень понятно объяснили мне еще в самом нежном возрасте, что я никогда не стану для них своей. Я слишком маленького роста, слишком похожа на человека, а самое ужасное – слишком похожа на неблагую.
