Я бежала по коридору со всех ног. Встречавшиеся на пути люди шарахались в стороны, а двери, возникавшие в конце очередного поворота, чудесным образом распахивались передо мной сами собой.
Я миновала терапевтическое отделение, проскочила мимо неработающего лифта, взлетела по лестнице на третий этаж. И с удвоенной скоростью помчалась вперед – к операционному залу №4.
У стены на узких старых стульях сидели бледные женщины в голубых одноразовых халатах. Глаза их были опухшими от слез.
Родственники?.. Кто их сюда впустил?!
– Вита Кандиль! Смотрите, Вита Кандиль!
– Слава Богу, – выдохнула мне в след одна из женщин. – Теперь все будет хорошо.
Я влетела в предоперационную, по пути стаскивая с себя одежду. Марта уже ждала меня там. Помогла выпрыгнуть из толстого вязаного платья и шерстяных колготок, натянуть привычный светло-зеленый костюм, переобуться, обработать руки.
– Как там дела? – спросила я, кивнув в сторону широкой пластиковой двери.
– Плохо, – буркнула Марта. – Стал бы Торстен выдергивать тебя из постели в такое время, если б все было нормально? Операцию они начали сами, побоялись, что ты не успеешь добраться вовремя.
Я дождалась, когда она наденет на меня маску, и вошла в зал.
Коллеги уже суетились возле хирургического стола. Торстен тихо матерился, Агата молча подавала ему инструменты.
А рядом с ними стоял он. Высокий, темноволосый, в привычной синей рубашке и черных отутюженных брюках.
– С дороги, – прошипела я, грубо задев его плечом.
Плечо, как обычно, прошло сквозь мужчину, не причинив ему никаких неудобств. Затылком я почувствовала его кривую усмешку.
– Наконец-то, – выдохнула Агата, увидев меня.
Я быстро окинула взглядом человека, лежавшего на столе. Пожилой мужчина – лет семидесяти, не меньше. Худой, бледный, изможденный. Болячек у него явно немало.
– Смотри, Вита, все, как я и говорил, – затараторил между тем Торстен. – Прободная язва – четыре штуки. Желудок, как решето. Этому деду сегодня делали ФГДС, так он все вокруг кровью заблевал.
– Я тебя поняла, – прервала его. – Давайте работать.
Медсестра протянула мне скальпель.
Держись, дедуля, ты еще поживешь. А этот ухмыляющийся ублюдок останется сегодня без добычи.
Спустя полтора часа я бросила в бикс иглу, вытерла локтем вспотевший лоб.
– Теперь главное, чтобы дедушка смог очнуться после всего того, что мы с ним сделали, – сказала Агата, провожая взглядом санитаров, покативших пациента на выход.
– Очнется, не переживай, – улыбнулась я. – В реанимации задержится дней на десять, потом месяц реабилитации – и будет, как новенький.
– У меня, как и всегда, нет причин тебе не доверять, – улыбнулась она в ответ. – Знаешь, Торстен бы в одиночку с таким желудком не справился. Ты сама видела, в каком он был состоянии. И желудку, и Торстену очень повезло, что в нашей больнице есть ты.
Я махнула рукой. Не рассказывать же ей, что все мои старания направлены на то, чтобы прогнать восвояси хитрого темноволосого придурка, которого кроме меня и не видит-то никто. Сейчас отутюженный гад ушел, а значит, можно вздохнуть спокойно. Этой ночью в больнице никто не умрет.
Я вышла из операционной, передала Марте перчатки, шапочку и маску. Мои руки при этом мелко дрожали, а глаза вдруг стали сухими, будто кто-то насыпал в них песка.
Похоже, сегодня я снова буду спать в ординаторской: ехать домой совершенно нет сил.
Вышла в коридор и неторопливо потопала к уже привычному месту ночевки.
На кушетке мирно посапывал Торстен, поэтому я улеглась на диван и со спокойной совестью смежила веки.
***
Вы когда-нибудь пробовали сражаться со смертью? Отражать ее удары, распутывать мерзкие интриги, прогонять прочь?
Я занимаюсь этим каждый день. Я – хирург. А еще реаниматолог и анестезиолог. К своим сорока семи годам освоила и отработала немыслимое количество способов спасения человеческой жизни. К слову сказать, очень действенных: за двадцать лет практики на моем столе не умер ни один пациент.
Коллеги шутят: имя Виты Кандиль – это синоним удачи, поэтому именно ей достаются самые сложные и опасные операции.
Я в ответ только качаю головой. Если для этих шутников медицина – профессия, то для меня – булава, при помощи которой я держу на расстоянии от беспомощных людей суровую безжалостную сущность, потому как прекрасно знаю, что произойдет, если этот милый симпатичный мужчина подойдет к ним слишком близко.
Несколько лет назад журналист местной газеты изъявил желание написать о «феномене Кандиль» большой материал и долго расспрашивал о том, в чем состоит секрет моего профессионального успеха.
– В полной самоотдаче, – сказала я ему тогда. – Хирургии посвящена вся моя жизнь. Без остатка.
– Без остатка? – удивился журналист. – Как же на это смотрит ваша семья?
– Надеюсь, что с радостью, – усмехнулась в ответ. – Мои родные умерли. Давно, задолго до того, как я надела белый халат. Говорят, на небесах понимают истинные причины наших поступков. Хочется верить, что семья мной гордится.
Корреспондент тогда понятливо кивнул и перевел разговор на другую тему. После его ухода я долго сидела в кресле, смотрела в окно и думала о том, как неожиданные, порой страшные события, меняют наши желания и стремления.
