Читать онлайн полностью бесплатно Сергей Евгеньевич Васильев, Магомед Ахметов - Снег идет в сердце моем

Снег идет в сердце моем

В новую книгу волгоградского поэта Сергея Васильева вошли его переводы с аварского Магомеда Ахмедова, которого называют преемником Расула Гамзатова. Раздумья о Родине, о любви, о жизни и смерти, о предназначении поэта – вот главные темы этой книги.

© ГУ «Издатель», 2008

© Васильев С. Е., 2008

С именем твоим, дагестан…

Сито

У меня и муки-то нет, чтоб просеивать через сито,
Ни сбережений, ни тачек, ни особняков.
Дружбу просеять? Но друг не наносит визита.
Как-то приехал, напился – и был таков.
И от любви ни крупинки уже не осталось,
Вся сквозь пальцы ушла,
                                      а попробуй пойми, к кому.
Старость ли это или, может быть, просто усталость,
Только сито и здесь, наверное, ни к чему.
Что до чести и совести, здесь, поверьте, тем боле,
Ни судьбы, ни помыслов своих я не стыжусь.
Пусть себе предают
                        и воруют хотя б и по Божьей воле,
Я на такие подвиги, видит Аллах, не гожусь.
Остается душа? Что ж попробуйте, коль угодно.
Не устанете разве напрасный допрос чинить?
Ведь она, как мустанг в степи, чиста и свободна,
Ни заарканить ее, ни наветами не очернить.
У меня и муки-то нет,
                                чтоб просеивать через сито,
Ни доходов и ни сберкнижки – одни стихи.
Но висит на гвозде в сарае старое сито:
Просеивайте мою жизнь —
                                       не найдете там шелухи.

Матери

Вот еще одна зима да в чужом краю,
За окошком ночь залегла, как тать.
Но едва лишь улыбку вспомню твою —
Не поверишь: сразу начнет светать.
Пролистаю ледяные страницы зимы
И услышу плач и небесный гул.
И пошлю, у Господа взяв взаймы,
Городскую песню в родной аул.
Ты, как птица, лишившаяся птенца,
Сколько ж мы не виделись-то – бог весть!
Вспоминаю черты твоего лица
И стыжусь того, что я еще есть.
Я окутан цепью пыльных дорог,
И отныне чужбина – моя судьба.
Мой небесный дар без тебя продрог,
И мой голос хриплым стал без тебя.
Вот еще одна зима да в чужом краю,
Сладко, думаешь, спится с тоской вдвоем?
Встану среди ночи, чайку попью —
И услышу твой шепот в сердце моем.

Отцу

Все дорого в мире: и звезды, и жизнь человечья:
Отец постарел, но чабанской судьбой дорожит.
На горных полянах большущее стадо овечье
Белее тумана и снега белее лежит.
Я в жизни любил странных женщин,
                                                           вино и дорогу,
Еще суету и столичные дрязги любил.
Но время пришло возвращаться к родному порогу,
И я возвращусь, коль дорогу еще не забыл.
Высокая бурка небес упадет мне на плечи,
Меня согревая теплом и ни в чем не виня,
И коршун помашет крылами, и стадо овечье
Пускай исподлобья, но все ж поглядит на меня.
Нет, все-таки можно поспорить
                                                и с роком, и с веком:
Отец постарел, но улыбка не сходит с лица,
И свет доброты – тот, что делал меня человеком,
И ныне, как прежде, сияя, идет от отца.
Он светел и чист, словно быстрые горные реки,
И мудрость его велика и тиха, как гора.
Все просто на свете: вот зло, вот добро, и вовеки
Им вместе не быть – эта истина слишком стара.

«Нету моей бабушки…»

Нету моей бабушки,
Нету!
На ее могиле выросли травы,
Над ее могилой висит звезда.
А я, хлебнувший земной отравы,
К ней опоздал. Уже навсегда.
Нету моей бабушки,
Нету!
Она до сих пор стоит предо мной —
Величайшей битвы со злом ветеран,
Высвечивая, как рентгеном, мой путь земной,
Излечивая меня от душевных ран.
Нету моей бабушки,
Нету!
Только в этом, наверное, она не права,
В остальном упрекнуть невозможно ее.
И шумит на могиле ее трава,
Словно осиротевшее сердце мое.
Нету моей бабушки,
Нету!

«Не дается мне в руки слово…»

Не дается мне в руки слово,
Словно тень от улетающей птицы.
Впрочем, может быть, так и надо —
Пусть хоть птица будет свободной!
Пусть хоть птица! Что до Отчизны,
То она меня не замечает.
Что ж, наверно, так тоже надо —
Я ж люблю ее не за это!
И когда живу на чужбине,
Мне она почему-то ближе.
Может быть, потому, что Отчизна
Будет жить, когда нас не будет.
Потому-то и не обидно,
Что она не дается в руки.
Важно, чтобы она навеки
Оставалась свободной, как птица.

«Не помню, когда я услышал впервые…»

Не помню, когда я услышал впервые —
Иль мы услышали их вдвоем? —
Эти слова почти роковые:
«Снег идет в сердце моем!»
Много фраз, полных тьмы и света,
Я отпустил потом в водоем.
Но не кончается песня эта:
«Снег идет в сердце моем!»
Много верст отчаянных за спиною —
Мы то боль, то вражду растерянно пьем.
И опять мой век говорит со мною:
«Снег идет в сердце моем!»
Лед в душе, и ветер срывает крышу,
Холод в доме и вне – вот такой объем!
И я снова и снова пронзительно слышу:
«Снег идет в сердце моем!»
Не грусти, Отчизна, о платье барском,
Об орлином пере – мы еще споем
На родном, на радостном, на аварском:
«Снег идет в сердце моем!»

Старое ореховое дерево

Оно стоит в самом дальнем углу зеленого сада,
Сгорбившееся, с плешью, с морщинистою корою.
Полное грусти и горестного надсада,
Оно не поет, а лишь вздыхает порою.
Его уже не излечишь приторными речами,
Смерть лишь одна способна заштопать его прорехи.
А как оно пело, бывало —
                             ты помнишь, скажи? – ночами,
Стряхивая с плеч тяжелые, словно грехи, орехи!
А как, бывало, заигрывало с облаками
И грозовые шутя разгоняло тучи!
Помнишь, как расправлялось оно с врагами?
Помнишь, как были корни его могучи?
Дерево не поет об этом, оно вздыхает:
Ни в будущее не заглянуть,
                                    ни в прошлое не вернуться.
А внизу молодая поросль (дерево отдыхает)
На следующую страницу
Ваши рекомендации