Часть первая. Рассказы из детства
Когда я была маленькая, я думала, что все мамы для своих детей выглядят точно так же, как моя. Мне казалось, что это такой специальный идеальный образ мамы.
Ожидая маму в магазине, я смотрела на женщин, стоящих в очереди, и представляла, что на самом деле в очереди стоят одинаковые тети. Я была уверена, что другие дети видят своих мам такими же, какой вижу свою я.
А все чужие тети для детей выглядят по-разному. Они ведь чужие.
Когда дети во дворе спрашивали у меня: «Ты кого больше любишь – маму или папу?», я всегда отвечала: «Папу».
Откуда вообще у детей возникал этот вопрос? Почти всегда при знакомстве с новым ребенком мы сначала выясняли, кому сколько лет. Было очень важно быть старше всех. Потом переходили к темам, кто где живет, кто к кому приехал, кто во что умеет играть…
Но при более продолжительном знакомстве рано или поздно возникал и этот вопрос: «Кого ты больше любишь?»
Мое детство проходило в Новосибирске – крупном промышленном и научном центре. Жили мы на самом краю центра в новых хрущевках зарождающегося Заельцовского района.
У нас во дворе было много ребят моего возраста. И почему-то у многих были неблагополучные семьи. У большинства из моих сверстников отцы выпивали, а у некоторых пап вообще не было. Пьяными мужчинами в нашем детстве пугали детей. Наверное, поэтому на фоне других отцов мой папа выглядел для меня идеальным.
Папа не пил, не курил, любил детей.
Я была болезненным ребенком, и моя мама почти не работала, папа один зарабатывал на всю семью. Выдающимся достижением в нашей семье считалось то, что он всю жизнь работал на одном предприятии.
Так вот, когда меня спрашивали, кого я больше люблю, видимо, чтобы подчеркнуть все положительные отличия моего папы от всех прочих, я и отвечала: «Папу».
Это позволяло сразу расставить все точки над «i».
«Ведь и так понятно, – думала я, – что все дети любят маму. И я очень-очень люблю маму, но у меня такой хороший (не как у всех) папа, что можно ответить, что его я люблю больше!»
И в этом месте каждый раз немного царапало сердце, чувствуя что-то похожее на предательство.
Летом мама вывозила нас с братом в Анапу почти на все лето. Мы останавливались в уютных маленьких домиках с удивительными дворами. В этом дворе было много приезжих семей с детьми. Там можно было обедать прямо на улице. А над головой в беседке рос виноград.
Однажды мы остановились у знакомых на самой дальней улице от пляжа. Это было дешевле, но на море мы в тот год ходили реже. Зато прямо за домом начиналось большое кукурузное поле, а за ним простирались настоящие виноградники. Мы с ребятишками бегали туда воровать виноград.
Тогда я получила свой первый серьезный укол по самолюбию.
Дело было так.
С ведома родителей пятеро или шестеро мальчишек и девчонок пошли за виноградом. Я хоть и не была самой старшей, но все равно верховодила в нашей компании.
Мы весело пересекли кукурузное поле и осторожно, чтобы шумом не привлечь сторожа (ходили слухи, что у него есть ружье, заряженное солью), пробрались на виноградники.
Ряды, ряды, ряды виноградных деревьев. Посаженные строго параллельно, с небольшими проходами бесконечные ряды виноградника кружили голову.
Мы стали поспешно набирать виноград в принесенные с собой сумки и сетки. Наконец я подала условный знак, и мы отправились в обратный путь.
Помню, солнце палило нещадно, мы устали, но были очень довольны собой.
Когда мы вернулись домой, мы высыпали всю добычу на общий ковер и стали делить. Мы брали гроздь за гроздью и раскладывали по шести кучкам поровну.
Не помню, как так вышло, но почти весь мой виноград оказался в моей кучке.
Мы с братом забрали свои доли и с гордостью понесли родителям.
И вот что оказалось.
Весь мой такой красивый крупный изумрудный виноград оказался еще зеленым и очень кислым. Другие дети набрали мелкого желтого и спелого винограда, а мой красивый виноград оказался не съедобным.
Многие любят мелкий желтый кишмиш, ароматную Изабеллу…
Я – нет. Предпочитаю крупный Дамский пальчик.
Когда я была маленькая, еще до школы, я уже знала, что еврей – это не то чтобы плохо, но как-то нехорошо.
В моем подъезде жила девочка – еврейка, она была моей лучшей подругой. Мы с ней никогда не говорили о том, что она не русская. Мы просто гуляли, играли, как все дети, нам было интересно вместе.
Но иногда во дворе появлялись какие-то ребята, незнакомые нам старшие мальчишки, и они дразнили мою подружку – обзывали «жидовкой» и «еврейкой». Это было обидно и неприятно.
Видимо, такое происходило не раз и не два. Потому что однажды я, искренняя в своем невежестве, дала ей дружеский совет: «Динка, да ты просто скажи им, что ты не еврейка, а татарка. И они отстанут».
Надо ли говорить, что она не последовала моему совету?
Я много лет прожила рядом с ее замечательной семьей, наблюдая их во многом иные устои и привычки, впитывая каждодневную бытовую мудрость ее бабушки, удивляясь тонкому сарказму ее папы, восхищаясь мудростью и терпением ее мамы…
Они многому научили не только своих детей, но и меня.
А лучшего друга, чем Динка, у меня не было и не будет.
