Я проснулась с головной болью. Не сразу поняла, где нахожусь и в какую передрягу меня угораздило попасть. Но чуяла нутром, что мой долгожданный отпуск начался с отклонением от плана, я бы даже сказала, он взял резкий крен и свернул не туда.
Рука болела выше запястья. Пытаясь разлепить веки, припухшие, как после бурной вечеринки, я нащупала на руке заживляющий пластырь, а под ним волдырь. Вспомнила, откуда он взялся, и начала собирать по кусочкам воспоминания с момента прилета на Финвею и посадки моей “Неоновой розетии” на площадке неподалеку от дядиной виллы.
Из корабля вышла в чудесном настроении, витая в детских воспоминаниях о том, как проводила здесь каникулы. Рядом с розетией стоял старый корпоративный транспортник, но меня не смутило то, что на виллу прибыла не одна я. Может, кому-то из вспомогательного персонала тоже выпал отпуск с особым поощрением.
Что там говорила Мирла о новых знакомствах? Я ведь всегда смогу отсюда улизнуть, если не понравится компания.
Немного странно и даже неприятно было признавать, что уединенный тихий уголок стал всеобщим местом для отдыха. Но я не забывала о том, что прилетела сюда не жарить мясо под острым соусом и не танцевать вокруг костра, а заниматься изучением жизненного цикла пинерарусов. С их поиска я начала свой первый вечер на Финвее. Оставила корабль открытым, не выгружая вещи, никто из сотрудников не полезет в него по правилам корпоративной этики.
Отправилась в джунгли налегке к знакомой с детства полянке, где росли кусты разрезнолистной тмоливии, нектаром из цветков которой питались взрослые пинерарусы, в то время как личинки предпочитали сочные фиолетовые побеги низинного мха.
Мне захотелось проверить, не начали ли молодые жуки вылупляться из куколок и вылезать из рыхлой торфяной почвы. Я шла по узкой тропинке, проделанной небольшими животными, и не переставала удивляться тому, как здесь все заросло с моего последнего визита три года назад.
Кустарник с полосатой резной листвой вымахал до роста молодого дерева. Чтобы подойти к нему, мне пришлось сойти с тропинки и пробираться сквозь густые заросли, раздвигая руками гибкие ветви и черешки больших широких листьев. Путь затрудняли тонкие лианы, они образовывали плотные сети, оплетающие все вокруг.
Наконец я добралась до полянки и внимательно ее осмотрела. Бутоны разрезнолистной тмоливии пока только набирали силу, росли в длину и набухали. Я не ошиблась в расчетах, несмотря на то, что сутки на Финвее были немного короче среднегалактических. В запасе у меня два местных дня до начала сезона размножения пинерарусов. Осталось недолго ждать массового вылета молодых жуков и их брачных танцев. К счастью, я не опоздала.
Стволы деревьев энермиев покрывали пушистые пучки ароматных белых соцветий. Необычное дерево цвело не сверху, в гуще раскидистой кроны, а снизу, ближе к корням, привлекая живущих в глубоких норках красно-черных мохнатых ос, единственных его опылителей.
Красные кинжальщики жужжали повсюду вокруг меня. Самые большие из них были длиной почти с мою кисть руки. А ядовитое жало в их брюшке пряталось поистине феноменальной прочности, способное проколоть толстую шкуру огромного хищника пегнорида. Но я не боялась этих ос, помнила, что кинжальщики нападают на тех, кто пытается разорить гнездо. Им безразличны существа, которые просто ходят по джунглям, а не раскапывают норки с личинками.
Я наклонилась, чтобы понюхать душистые белые цветки, собранные в тесный пучок, и вдруг почувствовала очень болезненный укол в руку. Увидела, что меня ужалил крупный самец кинжальщика, он вцепился в меня, вонзая жало все глубже. Я смахнула осу и, едва дыша от ужаса, поспешила к дому за антидотом.
В детстве меня жалил красный кинжальщик, я тогда выбрала неудачное место для посадки махровых лироллий и случайно раскопала осиное гнездо. Первичный иммунитет к яду сформировался, благодаря ему я сразу же не потеряла сознание и у меня был шанс добраться до виллы.
Я шла кратчайшим путем, не тратила жизненно важное время на возвращение к тропинке. Нещадно ломая хрупкие черешки листьев и тонкие ветки, прорывалась сквозь темную чащу на свет одной из трех лун.
Мысли начали ускользать, голова закружилась. Я запомнила, что споткнулась об острый камень и падала с высоты, но куда я свалилась и что произошло со мной дальше… Это все будто вырезали из моей памяти.
Кто-то нашел меня и позаботился о спасении. Принес в дом, уложил на диван в гостиной и ввел антидот. Я отлепила край пластыря и увидела, что покраснение проходит и отек спадает. Ранка посередине волдыря не была похожа на след от жала красного кинжальщика. Ее углубили и расширили. Вытащили идентификационный чип. Но зачем? И кто это сделал?
Я села и спустила ноги с дивана. Ботинки стояли рядом на коврике, кто-то позаботился не только о моем здоровье, но и о чистоте коричневой обивки из экокожи.
На верхней из трех полок стальной этажерки на колесиках я увидела свой чип. Он лежал в застывшей крови на одноразовой пластиковой тарелке. Продавленный и деформированный от удара сверхпрочным жалом.
Вынутый из кармана куртки коммуникатор я нашла на средней полке. Он был в порядке, ничуть не пострадал и сразу включился при моем прикосновении к сенсорному экрану. Я хотела сообщить коллегам о том, что со мной произошло, и об уничтожении чипа. За самовольную деактивацию корпоративного маячка грозили пугающе большие штрафы. Сигнал не проходил, а виджет погоды показывал сильную магнитную бурю в туманности Шонелла.
