Барка ткнулась в глинистый берег под утро. Как раз кончился дождь, который длился весь месяц, заполнил водой все, и не выгнал из берегов реку только потому, что поганая земля по берегам всасывала в себя влагу без остатка. Последний день первого летнего месяца еще только пробивался сквозь сумрак, а без малого две сотни паломников бросили весла, поднялись и, пошатываясь на отсиженных ногах, отжимая на ходу мокрые балахоны, поспешили перейти по деревянным мосткам на берег. Занять их места на лавках рассчитывало почти столько же счастливчиков, ничем не выдававших своего счастья.
– Боль вместо радости, – объяснил мрачные лица один из вновь прибывших, высокий и худой старик, своему недавнему соседу по веслу – низкорослому крепышу с раскосыми глазами. – Все правильно. Разве Энки радовался, когда обнимал себя, охваченный пламенем?
– Не знаю, – ответил коротышка, окидывая взглядом поросший блеклой травой берег, увешанный амулетами, уходящий на косогор канат, заброшенные строения наверху, пару десятков хмурых храмовников в разноцветных балахонах с тяжелыми баграми, в полутора лигах выше по течению едва различимый в утреннем тумане город. – Никто не знает.
– Уманни, – закашлялся старик, который большую часть пути не греб, а лежал на весле. – Всегда хотел его увидеть. Ничто не могло его сломить. То Тирена захватывала эти земли, то Аккад, то Лигурра, кого здесь только не было. И где они все? А он стоит.
– Ты считаешь, на него стоит взглянуть? – поднял брови тот.
– Зачем? – не понял старик.
– Чтобы убедиться, – пожал плечами коротышка.
– Если во всем приглядом убеждаться, глаза сломаешь, – пробурчал старик, согнулся в поклоне, обхватил плечи руками и поочередно сложил пальцы в щепоти, сжал в кулаки, спрятал большие пальцы под остальными, растопырил их, стискивая коричневый балахон. – На слово надо верить.
– Зачем тогда ты здесь? – не понял коротышка.
– Я, как и все, – буркнул старик. – От тоски и от страха. Кто еще утешит нас, кроме Энки?
– Его там нет, – проговорил коротышка, вновь повернувшись к косогору.
– А где же он? – нахмурился старик.
– Везде, наверное, – развел руки коротышка. – Внутри каждого. Не нужно далеко ходить. Смотри, – коротышка втянул ноздрями воздух, – я дышу им.
– Дышу… – снова закашлялся старик. – Нет уж. Внутри каждого второго живет Лучезарный. И дышат они Лучезарным. Поверь, меня не раз обжигало этим дыханием. А уж здесь… Ты посмотри, – старик топнул ногой, – посмотри, какая земля пропадает! А выше, за косогором? Тысячи лет ее поливали потом крестьяне, и что теперь? Светлая Пустошь? Поганое место? Понятно. Зачем полторы тысячи лет назад Лучезарный привел сюда свое воинство? Говорят, за горами Митуту восточные земли обширнее наших? Жизнь можно прожить, пока доберешься до восточного океана! Что ему здесь?
– Он был голоден, – негромко ответил коротышка. – Очень голоден.
– Что? – не понял старик и приложил ладонь к уху. – Голоден? Откуда ты знаешь?
– Я видел, – прикрыл глаза коротышка.
– Видел? – переспросил старик.
– А ну-ка, становись по десятку к канату! – начали сгонять паломников храмовники.
– Ты ведь умирать сюда пришел, верно? – спросил коротышка старика, подтягивая балахон и подвязывая его на поясе бечевой.
– И что? – напрягся старик.
– Я желаю тебе легкой смерти, – сказал коротышка.
– Так не бывает, – горестно покачал головой старик и тут же удивленно поднял брови. – Ты куда?
– Прогуляюсь, – выдохнул коротышка, нырнул под канат и зашагал в сторону мертвого города.
– Что значит «видел»?! – крикнул ему вслед старик. – Как зовут тебя?
Коротышка не ответил. Шел, не оборачиваясь, прочь от каната, паломников, раздраженных храмовников, барки, что покачивалась из-за торопящейся занять места новой смены гребцов.
– Давай, старый, – один из храмовников подтолкнул старика. – Мало ли что в голову взбрело несчастному? Многие уходили в Уманни, да только никто не возвращался. Или с вашей барки никто не прыгал по дороге сюда?
– Я хотел, но не смог, – прошептал старик, не в силах отвести взгляд от уменьшающейся фигуры. – Ну и ладно. Тот, кому назначено, не отвертится. Куда бы он ни пошел, смерть будет ждать его на пути.
– Двинулись! – разнеслось над живой змеей, и паломники, цепляясь за канат и за жидкую траву, полезли вверх по косогору…
Коротышка подошел к городу через час. Близость серых домов оказалась обманчивой. Поросший желтоватой травой берег на изгибе реки лежал складками как ворсистая ткань, словно не ведал о недавнем дожде, сухой овраг следовал за сухим оврагом, и ни тропы, ни стежки не было нахожено на их склонах. Взобравшись на последний косогор, коротышка скинул капюшон, подставил коротко остриженный затылок солнечным лучам, пробивающимся через мутную взвесь странного дневного сумрака, скрестив ноги, опустился на землю, положил ладони на колени и закрыл глаза.
До города оставались две сотни шагов. За стеной бурьяна торчали обвалившиеся остовы бревенчатых хибар, за ними стояли каменные дома, окна на которых имелись только на вторых этажах. Между домами вскидывались каменными изгибами арки соединяющей их стены, но ворот ни в одном из проходов не сохранилось, однако и теперь не вызывало сомнений – древний город когда-то был готов к отражению любых бедствий. Словно в подтверждение этому за первыми рядами домов высилась крепостная стена, которая уходила к востоку, отсекая ремесленные кварталы. За нею кое-где виднелись кровли домов и поднимались стены городской цитадели, окаймляя главную твердыню – уманьскую замковую башню, которая тонула оголовком в низких облаках.
