© Евгений Триморук, 2019
ISBN 978-5-0050-0001-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
СКОЛЬЖЕНИЕ ТЕНЕЙ
Стихотворения
Добро и зло – все стало тенью.
А. С. Пушкин
* * *
Что мне тени теперь, что мне призрак потухший,
Я ее не коснусь, и замру вдалеке,
Испытав на мгновенье, на веки удушье
В легком легком, в прозрачной, быть может, тоске.
Я умру в одночасье в задворках столетий,
Где меня не узнают, и слава молве,
Обходящей извечно великих и этих,
Кто срывался от дома, подальше, в себе.
Я умру только так, за попытку, не споря,
Сомневаться за промысел Божий во тьме,
На земле, где под странным и диким конвоем,
Я блуждаю пред Ним, но творя о Тебе.
* * *
Мне странно ощущать себя живым,
Почти забытым, платоничным.
Впервые лечь к ногам твоим,
Безвольным, безграничным.
И замереть, не слушая слова,
Такие разношерстные и злые,
И разноликие, что дважды два
Не делятся как будто на четыре
Я устаю, не стоит говорить,
Подвержено изменчивости тело.
Я умираю тихо, чтоб любить
На веки в безвременьи и без меры.
* * *
Сумрак в комнате забытой;
Люстра, как больна
Светом пыльным, старым, битым,
И душа черна.
Время задувает свечи;
В прошлом – блеклый клин,
И не лечит; в чет и нечет
Смех пугает сплин.
Книги знают – страх стеклянный
Ломкий, как хрусталь,
Детский лепет, постоянный,
И вуаль, вуаль…
* * *
Прозрачный сон, прожженный дух
Скользят в истерзанное тело.
И комкий воздух желт и сух,
Как пыльной люстры блеск холерный.
Глаза скрипят, и едкий жар
Пронзает сотней тысяч лезвий
Смешенья смеха, чуждых чар
Над головой моей железной.
В пространство сыплется туман,
Вдруг сокращаются изломы
В горизонталь и вертикаль,
В скрещенной точке, близкой к дому…
* * *
Я родился в потемках,
Средь блеклых теней,
Оставаясь ребенком,
Мечтая о Ней.
Умирал медлительно,
Каждый день во сне,
Что казалось мучительней,
Чем скользить в огне.
И миры осколками
Зажимали грудь,
Мне осталось ощупью
Отыскать к Ней путь.
* * *
Ничего не следует просить.
Никого не надо обвинять.
Не читать, не ждать, не догонять —
Только спать, и тихо слезы лить.
Ничего не нужно говорить,
Никого не стоит объяснять,
Не желать, не прятать, не гадать —
Только, умирая, полюбить.
Никого, кто жаждет оценить,
Ничего, что может волновать,
Не кричать, не падать, не менять —
Ничего не следует молить.
* * *
Мы говорим на разных языках.
Стремясь в какие-то пределы.
Чтоб научиться врачевать
Бесшовный дух и слепок тела.
Мы говорим на разных языках,
Пути наметив очертанье,
Не видя след, оставленный впотьмах,
Как след утрат или блужданья.
Мы говорим на разных языках.
И прочее волнует нас постольку,
Поскольку принятая фальшь и явь,
Как беженцы, вонзятся в нашу глотку.
Мы говорим на разных языках,
Ловя условные черты и силуэты,
Когда мы размышляем второпях
Впотьмах, витийствуя предметно.
Мы говорим на разных языках,
И много в нас намешано событий,
И много замусоливает страх, —
Извечный друг и разрушитель.
Мы говорим, и говорим. Лишь прах
Вновь повторяет тихие наречья.
И только не нуждается в словах,
Пространство возле левого предплечья.
* * *
Глаза бессмысленны и звонки,
Почты пусты.
Казалось бы, глаза ребенка,
Казалось бы.
Во взоре сумрачном и смутном
Немой упрек,
Как вспышки солнц, ежеминутный.
Как вспышки солнц.
Зрачки, насыщенные болью
Моих теней,
Клянут меня, клянут с мольбою,
Клянут о Ней.
* * *
Хрусталь,
Преломленный,
Как даль,
Дней бессонных.
Вуаль
В лике темном.
Рояль
В зале полной.
В углах
Губ – ропот.
В глазах
Твоих – холод.
Ты – страх
Моих комнат.
* * *
В зеркале битом осколки помады.
Бледные губы видны.
Взгляд исподлобья под цвет шоколада.
Ты в желтом блеске бесплотной лампады.
Запахи сладко больны,
Шея горька, словно вкус листопада.
Явно духи. Вечер за скрипом, за вздохом
В жалюзях белых окна.
Пепел последний похож на Евдоху.
Может, и ты – белена?
В комнате полупустынной забыты
Ломкой, кривой тишиной.
В крыльях жучка завершенье орбиты.
В капле воды – доля сна. Как магнитом,
Прикрытые простыней.
С нею до срока к вселенной привиты.
Немы – не мы. Измеряя пространства
До мелочи зыбких вещей.
Вечности нет. За чертой постоянства
Пустошь невольных речей.
Темные веки. Туманные чары.
Дерзкие взоры поверх
Складок одежд и ночного пожара.
Легкая кисть поцелуя и дара.
Странный раскатистый смех —
Ты вновь другая: из цвета и пара.
Синие стены, разбитые стекла.
Настежь свистящая дверь.
В зеркале пыльном помады осколки.
Кто ты? И где же теперь?
* * *
Полутона, полуужимки,
Полунамеки, полукрик,
Полуслова в полуулыбке —
И в полу жизнь, и в полумиг.
Полуогонь, и полутени,
Полусознанье, полубред,
Полувиденья в пол колена —
В полугода, которых нет.
* * *
Тяжелый сон, уставший от ухмылок,
Сползал, как призрак – часы издали скрип, —
В тот лабиринт, где влажный манускрипт
Хранился среди пыли и опилок.
Сон уходил, но задрожали окна,
Звеня, смеялись рюмки под хрусталь.
И, как луна, как уличный фонарь,
Смеялась дерзко наша одежонка.
И прижимался тенью поцелуя
В ее лице смеющийся укор.
То приговор измены вновь, ликуя,
Шептал простор глухой, и приговор.
Я побежал, как в зеркале узрев,
Что смех во мне застыл, оледенев.
* * *
Я рвусь к пределам синим
От книг и алтарей,
От общей медицины,
Религии, царей.
Я рвусь в пределы неба
От жертвы и ножа,
От каравая хлеба,
И облика пажа.
Я рвусь к пределам синим,
