Тот человек, которого ты любишь во мне —
лучше меня: я не такой…
Но ты люби!
И я стану лучше себя.
(Михаил Пришвин)
Родители Лёшки собрались в город.
На один вечер.
Им срочно понадобилось съездить. И они оставляли Лёшку на даче одного.
– Сын мой, – после ужина серьёзно сказал ему папа, с копной тёмных волос и с решительным профилем орла, – ты уже взрослый. И ничего не должен бояться. Ты просто – ты понял меня? – просто переночуешь сегодня один.
Всего одну ночь.
А завтра утром – к завтраку – мы уже появимся.
Договорились?
И – смотри: главное – ничего не бойся!
Ты мужчина!
Помни это. Всегда.
И гордись этим.
– И тут вокруг – свои же дачники, – мягко улыбнулась мама, с мягкими волнами русых волос и с мягкими чертами лица: – Если что, соседи все свои.
Да ты их всех знаешь!
Только на реку один не ходи, а если соберёшься, то с ребятами.
Всё будет хорошо, – снова улыбнулась мама.
И родители уехали в город.
9-летний взрослый Лёшка остался один.
Было пасмурно, и на реку никто не пошёл.
Так, поболтали с мальчишками, посмотрели кинчик…
Потом все разбрелись по своим дачам: родители позвали всех – по домам, а то дождь начинается… и – вот уже – ливанул!..
О! и молния… а грохочет как!!!
Лёшка лёг спать – где и обычно – на втором этаже, в своей уютной мансарде.
Здесь, в маленьком университетском дачном посёлке, домики типовые – почти у всех одинаковые или похожие: двухэтажные, у кого-то с камином, у кого-то с печкой…
И второй этаж – почти у всех – меньше первого: мансардный.
И – почти во всех семьях – мансарду оккупировали отпрыски.
Предоставив предкам – более обширный и представительный – первый этаж.
Лёшка долго не мог уснуть.
Гроза разгрохоталась не на шутку!
Домик то и дело сотрясался от грохочущего грома – то с одного боку… то с другого…
И – окно внезапно освещалось вспышками молнии – озаряя всю комнату…
И выхватывая из мрака – то диван с перепуганным мальчишкой, натянувшим одеяло по самые распахнутые глаза – с уже огромными зрачками!..
То – стол у противоположной стены – с ноутбуком, и с альбомом для рисования, и свёрнутым в трубку ватманом, и богатым набором цветных грифелей и всевозможных мелков…
А то – и ружьё – висящее на потёртом ковре с затейливыми узорами… на той самой стене, у которой стоял диван с перепуганным мальчишкой.
Лёшка ругал себя – и уговаривал – что это всего лишь гроза.
Просто – гроза!!!
И – ты – что, грозу никогда не видел, что ли?!!
Но – новые всполохи – и новые тени!.. едва уловимые – не давали ему закрыть глаза и унять бешеный стук своего сердца.
Наконец, измученный Лёшка всё же заставил себя закрыть глаза.
Точнее – заставил себя – не распахивать их.
Ни при очередном грохоте грома, ни от очередной вспышки молнии.
Он – и хотел спать… да уже давно!
Потому что – уже давно – глухая ночь… совсем глухая…
Часа три уже, или около того…
Ну, вот, – думал про себя Лёшка, – дождусь трёх часов…
И тогда уж усну…
Додумал он сквозь сон.
Провалился куда-то… что-то непонятное и неприятное…
Он понимал: это сон… это всего лишь сон…
И – хотя и сон – но это не просто сон.
Поэтому было очень неприятно.
Вдруг Лёшка в один миг вынырнул из сна.
И распахнул глаза.
На двери в мансарду – почти под потолком – сидела кошка.
На самом верху двери – и раскачивалась.
Точнее – кошка сидела неподвижно – и раскачивала дверь.
Словно готовясь для прыжка.
Лёшка напрягся.
И вдруг ощутил: ужас – животный, дикий ужас – куда-то улетучивается…
И даже стук сердца – уже не напоминает самый громкий набат на всю округу.
«Сын мой, ты ничего не должен бояться.
Главное – ничего не бойся!
Ты мужчина!» – всплыло в голове отцовское.
А следом – вспомнилось: вообще-то дверь была закрыта.
И – не просто прикрыта: а закрыта на поворачивающуюся круглую ручку.
И – никакая кошка в мире – не способна её открыть.
Если – она – кошка.
И Лёшка – не мог забыть закрыть дверь.
Во-первых, потому что он всегда закрывает её на ночь.
Во-вторых, потому что иначе она скрипит от сквозняка, и какой уж там сон.
А сегодня – из-за шторма – сквозняк будь здоров, и дверь аж шарахалась туда-сюда, и Лёшка её тем более закрыл.
А в-третьих, он её закрыл.
И – к своему собственному удивлению – Лёшка не испугался…
А – наоборот – успокоился.
Внутри – ощутил словно холодок…
Но – не мертвящий холод, сковывающий от ужаса – нет.
А – твёрдый спокойный холодок… спокойствие решимости.
Холодная трезвая голова.
И так получилось – стало возможно – потому что Лёшка – терпеть не мог эту кошку.
Именно эту кошку.
Так-то он котов любил, даже очень!
И никогда не обижал, и вообще животных не обижал.
Но – эту кошку – он почему-то не выносил…
Похоже, что взаимно.
Когда эта кошка попадалась ему на улице – на маленькой уютной улочке между цветущими палисадниками и ухоженными газонами у дачных домиков – кошка явно напрягалась, не то мрачно шипела, не то как-то странно подвывала…
Но он – не пугался. Хотя – когда они встретились впервые – ему было 6 лет.
Но – он посмотрел на неё…
Спокойно так посмотрел – и сказал:
– Э, да ты, кошка, злая. И ты лучше ко мне не подходи. Не будешь ко мне лезть – так я тебя не пну. А захочешь на меня наброситься – то я тебя пну. Ну, и кому хуже?
