Стоял я за высокой железной оградой, издали любуясь куполами и крестами золочёными…
– — – — – — – — —
– Устин, это ж не уха! – мужичок с патлатой бородкой злобно ощерился, брезгливо перемешивая и тыкая деревянной ложкой в большие куски рыбы. Столовый прибор, будто нечаянно, уронил на пол, раздавил в щепки каблуком сапога. Посудину с похлебкой демонстративно опрокинул.
– Ну, положим, не уха, – продолжал, смачно причмокивая, уплетать наваристый бульон, его сотрапезник.
– Мутная жижа, да и только!
Трактирщик, шурудивший угли в самоваре, ухмылялся. Даже не оглянувшись на недовольного посетителя, ушел за прилавок.
– Рыбья… похлебка-то, рыбья!
– Я думаю, правильнее «рыбная», – Устин принялся обсасывать налимью голову.
– Отчего так? – патлатый вытащил из-за голенища сапога длинный нож. Встал с неохотою, вальяжно зашагал в сторону трактирщика.
– Думаю, что ежели бы эта похлебка принадлежала тебе, то она: «рыбная»; а если, скажем, принадлежит рыбе какой-нибудь, то: «рыбья».
– А я-то денежку платил за «уху», – подошел вплотную к деревянной стойке недовольный клиент.
Два человека встретились взглядами…
Если с мужичком все было ясно, как Божий день, – бежавший каторжник с обрезанным коряво левым ухом и клеймом на узком лбу; то лицо трактирщика было непроницаемо. Только, сдававшаяся издалека, ухмылка его оказалась физическим дефектом от глубокого грубого шрама через левую бровь до низа щеки. Да фартук был явно малым, не по размеру…
– А ты кто таков-то, а? – мужичек с ножиком осекся.
Вместо ответа громыхнул выстрел из короткого обреза. И недовольного местной ухой, с большими удивленными глазами, и пушистыми белесыми ресницами как у теленка, резко отшвырнуло далеко к самовару.
– Я-то кто? – трактирщик неспешно скинул на пол фартук. Неторопливо перезарядил патроны в обрезе. Подошел к дрыгавшемуся всем туловом, точно куренку, на грязном от крови полу раненому. Пальнул прямо в патлатую башку, – думаю, что отъявленный я лиходей…
– А мне нравится ушица! – нисколько не смутился товарищ убитого, – дюже вкусная!
– Кушай, Устинушка, кушай. На здоровье.
– Спасибочки.
– Обоз скоро подоспеет. Подмогнешь мне?
– Так отчего и не помочь!
– — – — – — – — – — – — —
Выходили через задний двор. В дровяном сарае Устин наступил нечаянно на мертвяка, очевидно, на убитого подлинного трактирщика.
– Твое дело будет – отогнать обоз к лесу. Подальше, – «ухмыляющийся» лиходей на ходу заряжал новую партию патронов.
– Из Томска, или Тобольска? Поди, хорошее, чего-нибудь везут?!
– Что-нибудь, да везут. В обозах всегда что-нибудь «хорошее» везут. Справишься?
– Так чего, дело не хитрое.
– Я следом подъеду.
– — – — – — – — – — – — —
Действительно, в скорости заскрипели на большаке перегруженные товаром сани, сворачивая к трактиру.
Устин влез на подмерзший сугроб. Отчего-то разулыбался. То снимал, то надевал рукавицы. Хотел было закурить, да вместо кармана нащупал только дыру в стареньком кафтане.
Ухмыляющийся лиходей, спрятав обрез за пазуху тулупа, стоял недвижно у края дорожки.
Обоз поравнялся со встречными. Чуток притормозил. Но вдруг взвился кнут над головой вожака. И лошадки, ускорив шаг, снова вывернули на тракт…
– — – — – — – — – — —
Санями управлял Митька рябой – известный головорез и разбойник по всей округе. Тоже «что-то» приберёг за пазухой. Но, встретившись взглядом со старым знакомым по прежним «делишкам», не решился останавливаться. Только озорно подмигнул старому дружку.
Тот едва кивнул в ответ…
– — – — – — – — – —
Январь 1829 год от Рождества Христова.
– Останови-ка!
– Да куда ж вы, барин?! – кучер резко натянул вожжи. Недовольно и с жалостью глядя, как молоденький попутчик в тоненьких полусапожках уже спрыгнул в глубокий снег, и, распахнув на ветру полы шинельки, побежал разнимать драку, – и без нас там, поди, разберутся.
Дюжина мужиков били палками инородца.
– А ну-ка стой! Прекратить, вам говорю! – влез в самую гущу барич.
Мужики удивленно запереглядывались, рассматривая незнакомца и его чудное одеяние.
– Прекратить, вам говорю!
– Кто ж ты таков, чтоб тут командовать?! – вперед вышел, наверняка грамотный, что без бородищи…
– Хм… проезжий…
– Тогда и «ехайте». Коли так… на здоровье себе! И с Божьей помощью.
– А вы, погляжу, и кресты носите, и в Бога веруете?!
Мужики хмуро потупились…
– Ну, а что ж тогда палками человека-то мутузить?! Не по-христиански как-то! – проезжий приподнял за шиворот тунгуса.
– Так он шаман. Колдует, значит, всех лошадок наших извел, – мужик, что без бороды, выхватил из голенища сапога длинный нож.
– А ну, дяденьки, не балуй! – странный кучер с золотой серьгой в левом ухе успел взвести карабин. Вдобавок прихватил из мешка, заткнув за пояс, и пистолеты следователя.
Мужики, что-то пробурчав неразборчивое, злое, – неохотно, часто оглядываясь, сплевывая развязно на снег, разошлись.
Оказалось, что инородца прибили шибко.
Поманил одним взглядом своего заступника наклониться…
– На Большой реке, – прошептал тунгус на самое ухо, – удачной охоты желаю тебе…
– — – — – — – — – —
