– Лёша-Лёша, я ничего не могу поделать, – разводил руками профессор. – А хотелось бы. Такая уж система.
Он ускорил шаг, но не потому что компания ученика ему как-то мешала – он был совсем не против с тем поговорить, однако безумный темп рабочего дня заставлял Гену торопиться.
– Геннадий Анатольевич, но ошибка правда есть! И я не могу внести исправления в программу! – возмущённо возносил руки Алексей.
– Оно и верно. Я системой занимаюсь. Но то, что вы хотите исправить, находится в корню программы. Мне придётся отправлять заявление в министерство! А там, я вам честно скажу, не самые отзывчивые люди.
– Геннадий Анатольевич! – внезапно студент схватил профессора за лацкан пальто и рванул на себя.
– Что вы делаете, Лё!…
Но он не договорил. Волна воздуха задрала уложенные волосы Геннадия и подняла с плеч студента неопрятно лежащий шарф. Это по дороге на всей скорости пронеслась колонна полицейских машин. Гена так был занят разговором, что чуть не свалился с бордюра прямо под колёса. Красно-синие огни уже скрылись за поворотом.
– Спасибо, Лёша, – Геннадий брезгливо потёр пальто, только что облитое водой из придорожной лужи. – Куда это они?
Он презрительно посмотрел вслед колонне.
– Не слышали, Геннадий Анатольевич? – с удивлением посмотрел Алексей.
– Я в интернете весь день не сижу, – покачал профессор головой.
– Третий митинг за неделю, – объяснил студент. – Возле мэрии всё народ собирается против налога на творческую деятельность.
– А-а… Ясно. Да что это изменит?
– Изменит-изменит, Геннадий Анатольевич! Народ своё отстоит! – по-Ленински возразил Лёша.
– Плавали – знаем. Я молодой тоже такой был. Ходил за толпой, бутылки кидал. Да бестолку всё. Мы им не авторитеты, – профессор скосил взгляд куда-то в сторону Кремля, потом обернулся к Алексею. – Пора мне, Лёша. Вечером встреча с другом, а нужно ещё много чего сделать.
– Прощайте, – студент махнул рукой и унёсся к только приехавшему к остановке автобусу.
Геннадий глянул на часы. Свежий выпуск новостей, пара сообщений на почте, температура… В этой чехарде он часто не мог найти банальное время при своей-то дальнозоркости. До шести был ещё час. Можно и погулять, отдохнуть…
***
Финальный аккорд звучал неплохо. Хоть и понятно было, что по задумке автора финал должен был быть чуть позже. Неплохое выступление прервали спасители порядка. В мгновение ока на площадь без лишних церемоний въехал спецавтомобиль, и по камням загрохотали тяжёлые сапоги. На сопротивление у музыканта не было и секунды. Руки за спину, лицо к земле – искусство в узде. Народу оставалось возмущаться только в мыслях. Постепенно толпа зевак разбредалась по своим делам. Инструменты были небрежно брошены в машину, и о горе-музыканте напоминал только растоптанный планшет на ступеньках пред ногами Пушкина. Александр Сергеевич, как всегда, безучастно смотрел куда-то в сторону своими бронзовыми глазами.
– Эх вы… – покачал головой Геннадий, обращаясь не то к памятнику поэта, не то к уезжающему автозаку.
Он опустил козырёк кепки, скрываясь от яркого не по погоде солнца, и пошёл дальше. Ветер закручивал миниатюрные торнадо из опавших листьев, нагоняя серую тоску. Такова осень. Такова Россия. Думать совсем не хотелось, ибо понятно, что рано или поздно в голову полезут неприятные мысли. Ну вот опять. Гена нащупал в пальто телефон. Дисплей высвечивал пропущенные сообщения.
Ну что?
Где?
Эй ты, Гена!
«Славик, Славик…» – вздохнул Геннадий.
Чайхана встретила его приятным запахом специй и мягким оранжевым освещением. Домашнюю атмосферу дополнял уют, который производило ничтожно малое количество посетителей. А Слава, уже доев свою чучвару, без умолку тараторил.
– Я не могу это терпеть. Как я могу это терпеть? Не буду я платить этот чёртов налог! Если ещё раз…
– Знаешь, Слава, – прервал собеседника Геннадий, – а ведь я только что ещё одного видел.
– Кого? – приподнял брови его друг.
– Да музыканта повязали. Опять, – Гена бесцельно мешал ложкой чай.
