«Страшно впасть в руки бога живаго…»
Ф.М. Достоевский
Ему еще никогда не приходилось видеть такого пустынного пейзажа. По обе стороны узкого шоссе возвышались холмы, абсолютно голые, одинакового бежевого цвета. По протяженности они соперничали с ярким, чистым небом, нависшим над ними. Пространство было хорошо обозримым, как море, особенно когда дорога поднималась на очередной перевал и тогда , сколько хватало глазу, была видна эта странная земля, плотно сбитая в твердые, мощные холмы. К концу марта снег уже повсюду стаял, сохранившись лишь в придорожной дренажной канаве или на вершинах особенно высоких, дальних холмов. Что-то мешало признать в них горы, хотя холмы были довольно высоки, и склоны изрезаны глубокими кулуарами, но отсутствие скальной породы и всякой растительности на высохшей, пропыленной почве не позволяли допустить такое сравнение. Покров этот напоминал истертый плюшевый штоф на старых креслах театрального партера.
Они проделали уже около ста километров пути от Уланбатора, оставаясь совершенно одни в этом новом мире. Для него новом. Петр, сидевший за рулем джипа, уже лет шесть ездил в Монголию, в командировки от своей фирмы «ИВС» – Изготовление, Внедрение, Сервис – фирма поставляла на комбинат в Эрдэнэте дробильные и флотационные машины, но и он был восхищён, как впервые увиденным, этим миром. Несколько раз он восторженно призывал оценить красоту, открывавшейся перед ними ломкой панорамы холмов с заснеженными вершинами. Довольно часто на глаза попадались стада овец, коров или яков, табуны лошадей, сопровождаемые не сразу заметным пастухом-верховым, закутанным в изношенное тряпьё, так что поначалу всегда казалось, что животные предоставлены сами себе. И что они могли найти в пищу на этих пустых склонах? Пыль, камни и собственное старое дерьмо.
– А это что? – спросил он у Петра, указывая на сваленные в груду камни с воткнутым шестом, на котором развевался лоскут ярко-синей материи. Уже не первый раз они проезжали мимо таких сооружений на обочине.
– Овоо – ритуальная горка. Сюда приходят, полагается принести с собой камень, ходят вокруг, поминают духов, пьют архи – водку.
Нельзя было представить себе тотема проще, чем эта трепещущая на ветру матерчатая грива, чей синий был ярче неба. Красота, заключенная здесь, состояла не только в гармонии с окружающим миром – та же аскетичность, ничего лишнего…но и в самой возможности понять и принять эту красоту. О наивном пристрастии монголов к такого рода вещам можно было судить еще и по тому, как много он увидел на улицах Уланбатора машин , с прикреплёнными на капоте красными флажками – для красоты, а не как дань коммунистическому прошлому.
Они прилетели в Уланбатор утром. Перелёт из Шереметьево на «Боинге» монгольской авиакомпании «МИАТ» занял семь часов. В аэропорту, вполне современном, международного класса, с указателями на английском, с вышколенным персоналом в красивой униформе их встретил сотрудник «Росцветмета» – знакомый Петра, связанный с ним по работе, русский. Усевшись в джип, они покатили в город. Окраины Уланбатора – это еще один город – юрточный. Здесь всё говорило об отчаянной, закоренелой бедности и, пожалуй, о нежелании что-либо улучшать в своей жизни. Подворья, огороженные сплошными, дощатыми заборами, и сами юрты, бывшие изначально белого цвета, – всё было пропитано, изъедено серой сухой грязью. Никаких дополнительных построек на участках не было – только юрты. Жидкие дымы над железными трубами добавляли не только смога, но и уныния в утреннюю картину предместья.
Центр города тоже не производил благоприятного впечатления, хотя попытки осовременить столицу были видны – несколько высотных зданий из стекла и бетона – банковских офисов резко контрастировали с невзрачными постройками эпохи социализма. Вдоль улиц тянулись нескончаемые ряды обшарпанных ларьков с кустарно намалеванными вывесками, давно заслуживших, чтоб их снесли. Выехав на центральную магистраль, они попали в пробку. Улица с движением в три полосы была запружена машинами – джипами всех мастей, легковушками , преимущественно корейского и японского производства, встречались и российские марки, но редко и старые. Хаосом уверенно управляли полицейские, в которых не было недостатка. Черные мундиры, пересеченные белой лаковой портупеей, очень шли их смуглым, властным лицам. Издали он увидел мавзолей и конную статую Сухэ-Батора посередине голого квадрата площади; потом слева потянулся сквер, и вскоре, проехав мост через высохшее русло городской речушки, они свернули налево и, оказавшись на другой стороне магистрали, остановились у чугунной ограды, за которой находились офис Монголросцветмета и четырехэтажный дом, где жили сотрудники, а между ними, выделявшийся своей старинной архитектурой, однозтажный особняк представительства Зарубежцветмета, когда-то там размещалась ставка Жукова. В жилом доме «ИВС» арендовала для себя апартаменты на верхнем этаже. Асфальтированный двор за оградой был пуст и чисто выметен. Парадная дверь запиралась на ключ. Пыхтя, они затащили багаж в квартиру, и Петр, достав из сумки ноутбук, сразу убежал в контору по делам, а он занялся своим туалетом. Окна кухни выходили во двор, а из спальни были видны магистраль, постройки и совсем вдали холмы, в кольце которых и лежал Уланбатор. Через час позвонил Петр. Он заканчивал свои переговоры в конторе и велел ему собираться, выносить вещи и ждать на улице.
