Часть 1
Он не опаздывал, но выйдя из троллейбуса и через пролом в чугунной ограде рядом с остановкой сразу оказавшись в парке , резво зашагал мимо старого, ремонтируемого корпуса лесотехнической академии. Свернув за угол громоздкого здания, облепленного строительными лесами, бегло оглядел открывшуюся взгляду центральную аллею. Успокаивая себя , что пришел на десять минут раньше, терпеливо прогулялся вдоль клумб, потом уселся на свободную скамейку, положив розы рядом, и тут увидел ее – она шла по дорожке из глубины парка и катила перед собой детскую коляску.
Он не поднялся и не пошел ей на встречу…
Никак не кончалось в этом году бабье лето… Солнечный свет заливал открытую, широкую аллею, где сидел он, но там, где шла она, была тень , свет только редкими лучами пробивался сквозь густую листву высоких деревьев, чья толстая кора напоминала переплетенье морских канатов. На ней была алая, плотно облегающая, короткая мохнатая куртка с длинным ворсом, на молнии и светло-бежевые джинсы.
Он увидел, что спортивный стиль в одежде ей тоже идет. Еще бы – с ее-то фигурой, с ее стройностью. Но куртка – эксклюзив, какое яркое пятно! Разве кормящая мать должна позволять себе такое! Как же она красива… Она тоже заметила его и помахала издали рукой. В этот момент ребенок в коляске , видимо, выплюнул соску, во всяком случае она нагнулась к коляске что-то там поправляя, лицо ее при этом было абсолютно счастливо. Он ревниво отметил это, одновременно сознавая, что сам для нее в лучшем случае может быть лишь некоторым развлечением в период декретного отпуска. А на что еще он мог рассчитывать? Он и на эти-то встречи не мог надеяться. «Пусть, – лицемерно уговаривал он себя, глядя, как ее стриженные волосы от наклона головы соскользнули вперед, нависнув и симметрично закрыв пол-лица. – Взаимность вообще не имеет никакого значения, довольствуйся тем, что ее видишь. Будем считать, что и это слишком щедро. В который раз он ее видит- в пятый, в шестой?.. В философии это называется – «скачок». Жил-жил, ни о чем не тужил… и на тебе. Когда она подошла, он все еще не вполне отдавал себе отчет в том, что все происходит наяву.
– Ну, здравствуй, – она легко улыбнулась, увидев, как он на нее смотрит. – Извини, что я не одна. Мама на работе, и мне не с кем его оставить.
Она стояла перед ним. Для нее все было естественным, нормальным.
– Бог знает, что ты говоришь… Я, вообще, не надеялся увидеть тебя сегодня. Каким временем я располагаю?
– Через час мне надо быть дома. Это мне? Спасибо, но ты ведь понимаешь, что я не смогу их взять. Что прикажешь отвечать, когда дома спросят, откуда у меня розы?
– Выкинь на обратном пути.
– Лучше оставь их у себя.
– Очень удобно, можно еще кому-нибудь преподнести.
Здесь они только встречались – по центральной аллее все время сновал народ, ее могли увидеть соседи, знакомые… мало ли. Он поднялся и они направились в нижнюю часть парка. «Теперь я знаю, чего хотеть от жизни – всегда быть с ней. И по тому – удастся ли ему это – можно будет судить, удалась ли вообще его жизнь. Ну, почему я не встретил ее раньше? Хотя, какая разница? Разве в этом дело?».
Навстречу прошла молодая негритянская пара с маленькой девочкой – неподалеку находилось общежитие для иностранных студентов, и как-то раз они уже видели это семейство здесь, в парке. Чувствуя себя старыми знакомыми, приветливо раскланялись.
– Мне кажется, они догадываются, что мы не муж и жена, – сказал он, чтоб произнести вслух это сочетание – муж и жена – применительно к ним, пусть и с отрицанием. – И сожалеют, что это не так.
– Красивая у них девочка, и всегда так нарядно одета.
Дойдя до малолюдного места, они сели на скамейку. Жирные чернокрылые птицы вальяжно расхаживали вокруг по зеленой траве. Не хотелось признавать в них ворон – в раю птицы безымянные. Она попросила сигарету.
– Тебе, наверное, нельзя при твоем теперешнем состоянии.
– Я не кормлю. Да у меня молока и не было почти, – фильтр сигареты испачкался в помаде плавно очерченных губ. В ней смешалась русская и армянская кровь , наверное, поэтому она была так необыкновенно хороша.
– Шикарная куртка, в ней ты кажешься еще недостижимей, – сегодня его так и тянуло говорить «красивости», черт знает почему.
– Теперь, после таких слов придется носить ее, не снимая ни днем, ни ночью.
– Очень хотелось бы в этом убедиться, особенно ночью – как и в чем вы ложитесь спать.
– Зрелище вряд ли доставит удовольствие. Вид двадцатипятилетней женщины, обезображенной бесконечными родами, превратит вас в женоненавистника, а как я уже успела заметить, это вступило бы в мучительное противоречие с вашими природными, истинными склонностями.
– Все время забываю, что ты умнее меня.
– Вещь невозможная. Мне еще не приходилось встречать таких умных мужчин, – она продолжала подыгрывать ему и не сердилась.
– А не надо было кончать консерваторию, там ведь все недоделанные, я имею в виду мужской пол.
– О, это ты зря..
– Ну, как же! «Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…» . Ты этого своего однокурсника имеешь в виду? Что же касается женоненавистничества… Надо же, не запнулся. Но ты заставила меня вспомнить мою бабку. Когда у нас на пятом курсе началась гинекология, она сказала мне с грустью : «Теперь, когда ты с этим познакомился, ты разочаруешься в женщинах».
