Стечение обстоятельств. Если бы не мой странный отпуск, я не сидел бы сейчас, вспоминая школьную программу по русскому языку со всеми её запятыми, двойными согласными и попытками придумать что-то более разнообразное, чем местоимение «она». Хотя как раз ОНА и не обратила бы внимание на мою неуклюжесть.
Я хочу написать о ней, сам не зная, зачем. Наверное, человек, которого любишь с детства, достоин того, чтобы ради него царапали обои. Хотя, на самом деле, гораздо большего. Но что я могу дать ей сейчас, кроме букв?
Зоя – это сестра. Младшая. Я очень смутно помню её появление в моей жизни. Разве только то, что она всё время орала, и мне тоже хотелось орать, но её отец отбивал всю мою охоту коротким «цыц!». Да, у нас разные отцы. С моим у матери совсем не сложилось. Они расстались, едва я родился. Я пытался заводить разговоры на эту тему, но мать дала понять, что ничего плохого говорить о нём не хочет. Хотя этого и не требовалось. По всем «ты ещё хуже, чем отец!» – можно было сложить чёткую картину из тех паршивых пазлов, которые, по её мнению, я тщательно выгреб из его натуры.
Отец Зои оказался более долгоиграющим, и прожил с нами примерно до тех пор, пока она отправилась в школу. Сейчас я понимаю, что в нашем семейном тандеме он гораздо больше внимания уделял мне, чем жене или дочке. Мы ходили рыбачить, пинать мяч на стадионе, палить костры. После моей первой сигареты и его короткого «Чтоб этого не было» я больше так и не закурил, несмотря на ежедневные улюлюканья школьных дружков. Зоя росла под чутким наблюдением мамы, выполняла все техзадания, училась мыть полы и кастрюли, долго плакала, если ею были недовольны, и почти ни с кем не общалась. Я знал, что обижать сестру нельзя, что когда родители заняты, нужно развлекать её чем-нибудь из игрушек (хотя проще – дать тетрадку с карандашами, и час-другой она будет развлекать себя сама), и что мы должны будем дружить, когда вырастем. Собственно, это всё, что от меня требовалось.
В один миг закончился и футбол, и рыбалки, и костры. Второй мой отец ушёл, и я остался наедине с двумя женщинами. Формально он ещё участвовал в нашей жизни, переводил для Зои скромные алименты и примерно два раза в год приезжал с пакетом конфет. Я очень скучал. В жизни Зои, казалось, ничего не изменилось, и только по тому, как бережно и долго она складывала фантики от съеденных конфет и как гипнотически поглаживала их пальцами, я детским сердцем чувствовал, что с ней что-то происходит.
Зоя стала школьницей. Мы жили скромно. Да, я стесняюсь называть вещи по именам – мы жили бедно. Она донашивала мои ботинки и перешитые мамины кофты, и в те времена я иногда шутил над ней, почему из двух пар моих ботинок она помыла только «свои». Зоя любила обижаться на всё подряд, и меня это бесило и радовало одновременно. Первое – потому, что с обидчивыми людьми сложно. Второе – потому, что в такие моменты она не липла ко мне со своими играми и рассказами.
Мать много работала, и мы видели её только утром и вечером, уставшую и вечно дремавшую под телевизором.
Я уже заканчивал школу, когда вдруг понял, как Зоя дорога мне, и как я её люблю. Ничего не случилось. И это не было указанием какого-то мудрого перста с облаков. Просто почувствовал, что к Зое меня тянет сильнее, чем в компанию друзей. Что в ней есть мир – совсем непонятный мне и незнакомый, но когда я это увидел – уже не мог от неё оторваться. Мы стали часто гулять вместе, смеяться, подкалывать друг друга, рассказывали то, что не смогли бы доверить больше никому. Когда она делилась мечтами, её глаза становились неистовыми, сумасшедшими. Когда читала в книге что-то интересное – то выключалась из реальности. Когда просыпалась утром – то улыбалась так, будто новый день станет лучшим в её жизни.
Дважды я дрался в школе из-за того, что нас стали называть «парнем и девушкой», хотя все знали, что она моя сестра. И с разбитой рожей я доказал самым любопытным, что ни одного глупого слова в наш адрес больше никогда и ни от кого не будет. За это меня чуть не выгнали перед самыми экзаменами, но сестра втайне побежала к директору, плакала, уговаривала и доказывала, что я очень умный. Тогда я решил, что из-за моих пока непроявленных умственных способностей меня и оставили, а о визите Зои к директору узнал только несколько лет спустя, на встрече выпускников. Оказалось, что эта история приобрела огласку благодаря какой-то школьной секретарше.
После школы по совету матери я поступил в юридический. Выбор был неосмысленным, в тот момент я ещё не знал, чем хочу заниматься. Когда спросил у Зои, кем она меня видит в будущем, она захихикала и ответила, что хочет, чтобы я был человеком.
Тогда же я начал замечать, насколько сильно разладилось её общение с матерью. В то время я выразился бы об этом, как о подростковой глупости или жестокости, которые ударили ей в голову из-за переходного возраста. Помню, как кричал на неё, чтобы она перестала цепляться к матери, что все её психозы – это просто желание выйти из-под контроля и делать всё, что захочется.
Домашние ссоры двух женщин стали для меня пыткой. Я чувствовал, что глохну от их криков и не понимал, почему они никак не могут угомониться. Поначалу пытался рассаживать их по разным углам и уговаривать успокоиться, но потом купил наушники и ходил в них по дому, практически не снимая. В какой-то момент я подумал, что скоро сойду с ума, потому что жить в такой атмосфере и надеяться, что твоя крыша останется на своём привычном месте и никуда не cдвинется – просто нелогично. Но тут – будто по щелчку – Зоя замолчала. Мне были любопытны причины, но я не стал о них спрашивать – чтобы не спровоцировать новую бурю в доме. Мать шумела в одиночку, находя или придумывая новые поводы, но сестра как будто ничего не слышала. Я не до конца понимаю, что произошло в её душе и откуда взялась та сила, которая вытолкнула Зою из обыденного уклада настоящего и повела в новую для неё жизнь. Это не была разгульная жизнь подростка. Я и сейчас не знаю, где она пропадала. Но в моё отсутствие сестра практически не находилась дома.
