Лес ровно дышал во сне. Чуть уловимо вздрагивали кроны, как ресницы спящего ребенка, когда он увидит что-то удивительное по ту сторону Яви. Стволы деревьев будто сдвигались на зиму ближе в надежде согреться. Тхока говорила: «Это стражи Нави выставляют свои караулы, стерегут зиму, не ходи меж стволов зимою». Но Джалар думает по-своему. Никто не сторожит Навь, не нужны ей стражи, незачем выставлять караулы. Здесь, в тысячелетнем лесу, Навь сама по себе гуляет, и никто ей не указ.
Задумавшись, Джалар сделала неловкое движение, левая лыжа зацепила правую, Джалар покачнулась, чуть не упала, но успела прижать ладонь к сосне. Выдохнула. Почувствовала сонное дыхание дерева, сняла варежку и погладила по шершавой коре.
– Спи, спи до весны. Добрых снов, сильных корней, здоровых веток.
Она почувствовала ответное бормотание сосны и двинулась дальше.
Лес простирался во все стороны, слишком огромный и древний, чтобы можно было изучить его тайны. И когда Джалар слышала, как какой-нибудь охотник хвалился: «Я знаю его лучше своей рукавицы!» – ей становилось смешно.
Лучше своей рукавицы? О, светлая Явь! Даже Тхока так не скажет, даже сам Тэмулгэн, отец Джалар, а уж он исходил этот лес от хребта Двух братьев до озера Далеко. Спроси его: сколько камней в Олонге? Он и то ответит, не ошибется. Но лес… Лес – другое дело, никто не знает этот лес достаточно хорошо. Никто не знает даже его границ. Да это и невозможно. Ведь он меняется – каждый день.
Джалар разложила сено возле сосен. Холодный год, суровая зима. Оленихи отощали, их видят у деревень. На исходе времени Лося двух, с перерезанным горлом, притащил Анык. Долго похвалялся, что они его подпустили на расстояние вытянутой руки. Джалар шила и плакала беззвучно. Доверчивые они, голодные. Кого угодно подпустишь, если снег в два метра и под ледяной коркой. Что этому Аныку, есть нечего? С голоду умирает? Анык говорил и говорил и посматривал в ее темный угол, потом все же не выдержал, сказал с обидой:
– Джалар, что ты там сидишь, выйди, полюбуйся, какая охота в наших лесах.
Джалар не смогла стерпеть, выскочила из дома, закрыв заплаканное лицо ладонями. Перебежала через двор, звездный шатер сиял над нею, но она ничего не видела, не хотела видеть. В глазах стояли окровавленные оленихи, их тела. Она помнила их, она их знала. Их запах, влагу их глаз, тепло их шерсти. Конечно, это не могли быть