Пролог
1009 год от сотворения Свода, Главный двор, двадцать восьмой день третьего летнего отрезка
Окна детской выходили на закрытый садик, нарядный даже в эту пору. Творцы Земли, служившие при Дворе, отлично потрудились здесь: на фоне сочной травы горели всполохи поздних цветов, на ветвях кустов поспевали ягоды, нигде не было видно ни одного опавшего листа. По подстриженной лужайке бегали два белоснежных кролика Анны. Маленький, счастливый мирок, надежно спрятанный от посторонних глаз. Где-то там, за его границами, была совсем другая жизнь. Там столица империи – Предел, а вокруг него – Элемента (Мария всегда думала о ней как о чем-то едином и живом, словно об огромном ненасытном монстре) распласталась своим железным брюхом по всему континенту: от Себерии до опаленных песков Ангории. Ужасающая, великолепная, заключенная в Рубеж Стихий, полнокровная и алчная – она вся принадлежала и ей тоже. Как обычно, Марии сделалось жутко от этой мысли. Словно почувствовав страх матери, Анна и Авель завозились во сне.
Застыв, Мария наблюдала, как солнечные зайчики пляшут по лицам дремлющих детей. Малыши то и дело недовольно хмурились и терли глазки, Анна что-то рассерженно пролепетала сквозь сон. Даже сейчас она была напористее и громче своего робкого далла, который в итоге просто сполз на другой край подушки. У Марии сжалось сердце. Она сердитым шепотом приказала служанке задвинуть шторы.
Аврум опаздывал. Едва ли больше пяти раз за жизнь Он бывал в комнате, и Мария даже на секунду позволила себе усомниться, что Его Величество вспомнит дорогу.
Будто в ответ на эту мысль за спиной раздался звук осторожных шагов.
– Выйди, – без приветствия бросил Аврум опешившей служанке, только закончившей возиться со шторами.
Мария обернулась.
– Ваше Величество?
Она устала от этого. Так устала, что хотелось взвыть. Иногда, развлечения ради, она представляла, как кричит на Него, швыряет вещи, крушит все вокруг себя и туго натянутая струна внутри нее наконец-то лопается. Потом она хватает детей и убегает куда-то очень далеко за Рубеж, туда, где тихо и безопасно, где жизнь в вечном страхе покажется им всем ночным кошмаром. Но такого места не существовало, и Марии это было известно лучше, чем остальным.
– На этот раз это не просто бунт, Мария.
Она вновь обернулась к спящим малышам. Всякий раз наступает новый день, и приходится открывать глаза и делать еще один маленький шаг вперед. Держать голову высоко поднятой и стоять за Его плечом, так упрямо и бесстрашно. Быть причастной к тайнам, о которых она предпочла бы никогда не знать.
– У нас есть основания подозревать, что они попытаются повторить ту историю и на этот раз пойдут до конца.
Ее всегда поражало, насколько тихо звучал Его голос в обычной жизни. Иногда даже приходилось напрягать слух, чтобы разобрать то, что Он говорит. Как будто так Аврум отдыхал от громогласных речей и приказов, сопровождавших каждый его день. С ней Он мог позволить себе звучать иначе.
– Ты должна быть осторожна.
Каждый ее день складывался из миллиона маленьких «должна». Но вот это вот, произнесенное Им, всегда было первее всего. Не имело значения, расчесывала она волосы перед сном в своей спальне или стояла перед бушующей толпой – обманутой и все же превозносящей ее, – важнее всего была осторожность. Ему не было нужды напоминать об этом.
– Да, Ваше Величество.
Она низко склонила голову в поклоне. Ведь выше и сильнее Него – одна лишь Стихия. Что остается ей, кроме подчинения и поклонения?
– Я буду осторожна.
Авель во сне перевернулся на другой бок и уютно свернулся клубочком. Он был тихим и нежным мальчиком, всем играм на свете предпочитал книги и рисование. Мария набралась храбрости и задала мучающий ее вопрос:
– А что насчет Авеля?
– О чем ты? – Аврум смотрел на нее с таким удивлением, будто забыл, что Мария все еще находится в детской.
– Вы… – от волнения ее голос охрип. Мария не привыкла просить. – Я подумала, возможно, Вы поменяли решение.
– Нет, не поменял, – отрезал Аврум, развернувшись к выходу. – И не собираюсь.
