Термометр предупредил, что на улице +15, и я не стала брать с собой плащ. С твёрдым намерением успеть за полтора часа пообедать, заехать в магазин за продуктами и вернуться, я «включила» быстрый шаг. Яркие весенние лучи и буйство птичьих голосов обрушились на меня, заставляя ликовать каждой клеточкой тела от тепла, от мая, от красоты этого мира. Стуча каблуками по усеянному чешуйками тополиных почек асфальту, добежала до входа во двор. Нажимая кнопку домофона, боковым зрением заметила женскую фигуру у забора. Тёмно-серое пальто, бесформенная шапка, санки с полиэтиленовым мешком. Не останавливаясь, привычным движением приложив ключ-магнитку, я толкнула калитку и вышла за ограждение. Женщина метнулась ко мне и схватилась за дверной косяк костлявой рукой, явно намереваясь проскочить внутрь неприступного двора.
«Ну придержим дверь – какие проблемы?» – подумала я, прижав калитку плечом, и встретилась с женщиной глазами. Ясный взгляд на грустном немолодом лице. Тёплая шапка натянута до бровей, шарф упрятан под застёгнутое на все пуговицы пальто. Полная экипировка на случай внезапного оледенения.
– Сколько времени? – сипло спросила незнакомка.
– 13.20, – ответила я, глядя на часы.
– Не может быть! Вы уверены? – с ужасом воскликнула она, сокращая дистанцию между нами.
– 13 часов 20 минут, 10 мая, – добавила я и не оборачиваясь помчалась дальше.
Вдогонку ещё летели вопросы: «Вы не путаете? Точно 13.20?», но я уже открывала дверь своего авто. Включив зажигание в автомобиле, я хотела выезжать с парковки, когда снова увидела свою знакомую. Странно, она же вроде во двор заходила?
Несколько машин терпеливо ждали, пока женщина не пересечёт дорогу. Странноватая персона суетливо, но очень медленно перебиралась с асфальта на газон. За ней со скрипом тащились нагруженные тюками и пакетами алюминиевые санки советского образца. Она аккуратно примерялась, тянула верёвку, ловила баланс – чтобы салазки не перевернулись, штурмуя невысокий бордюр. Шапка сползла на глаза. Несколько минут борьбы с земным притяжением, угол наклона почти 90 градусов – и санки всё же сдались. Алюминиевые полозья шлёпнулись на газон, примяв траву. Женщина с облегчением вздохнула, сдвинула шапку на затылок и засеменила дальше.
Медиана Григорьевна давно привыкла к такому распорядку своей жизни и никогда не роптала. Хочешь жить красиво, умей вертеться. И она вертелась. В 1992-м особо не попривередничаешь.
Из НИИ, где она трудилась лаборантом без малого 28 лет, её поперли. Впрочем, не одну её – ещё 180 сотрудников отправили отдыхать без лишних сантиментов, прикрывшись приказом о сокращении кадров. Времена тяжёлые, голодные. Иметь работу – уже роскошь. А уж ей, разведённой, да с двумя детьми и больной мамой на попечении – просто крайний край, как надо зарабатывать. Больше года семья перебивалась случайными заработками. Медиана Григорьевна нянчила чужих детей, мыла посуду в школьной столовой… Пока фортуна не приложила её томиком Твардовского по голове.
Однажды почтальон бросил в ящик письмо. Оно было адресовано матери Медианы Григорьевны. Писал друг отца, коллега, стареющий доктор математических наук. Справлялся, как живёт семейство, как Медианочка, которую он помнит малышкой. Он был причастен к её судьбе. Прекрасное имя они придумали вместе с её отцом, пророча ей соединить несоединяемые части мироздания, обрести мир и абсолютное счастье. Так или иначе, по итогам переписки Медиана стала помогать старику профессору по хозяйству, вытирать пыль с корешков его бесценных книг, варить кашу по утрам, ходить за продуктами – за скромную плату, позволяющую сводить концы с концами.
