Сентябрь 1973
Все люди условно делятся на "жаворонков" и "сов". Я – "жаворонок" и наверное это вина моих крестьянских предков, которые из поколения в поколение выходили работать на поле еще затемно и передали эту привычку мне за неимением какого-либо другого наследства. Как известно, "жаворонку" полагается вставать с рассветом и бурлить энергией всю первую половину дня, постепенно успокаиваясь после сытного обеда. А вот к вечеру такая птичка становится тихой и лиричной и в сон его начинает клонить тогда, когда у "сов" только начинается гон. К сожалению, большинство в моем окружении – "совы" и к этому приходится приспосабливаться, если, например, хочется посидеть допоздна с друзьями. Поэтому иногда я веду себя как "осовевший жаворонок".
Несомненно быть жаворонком по рабочим дням – удобно. Просыпаешься в пять утра с понедельника по пятницу и успеваешь выехать на трассу еще до начала безумных пробок, а потом спокойненько едешь на работу, хоть и медленно, но все же едешь. А вот те совы, которым с трудом удается продрать глаза, привести себя в порядок, позавтракать чем бог послал и выехать около девяти, вот те получают по полной от наших загруженных городских перекрестков. Некоторые из них еще до выезда на перегруженную трассу успевают освежить в памяти испанский язык, который по части ненормативной лексики намного превосходит английский. Поэтому по будням я горжусь тем, что я "жаворонок". Но скажите на милость, какого лешего мне требуется просыпаться в пять утра в субботу? А ведь просыпаюсь и даже безо всякого будильника. Стив Морган из соседнего подъезда, который тоже встает ни свет ни заря, утверждает, что его будит кошка в 4:30 требуя еду. Я как-то видел у Стива это гипертрофически перекормленное и вечно голодное подобие кота и не сомневаюсь, что к половине пятого ему уже сводит челюсти от голода. Но у меня-то никакого кота нет, так что же мне не спится по выходным?
Вот и сегодня, я поднялся еще затемно. Мне до сих пор не удалось избавиться от впитанных с детства кентукийских привычек, поэтому вместо хлопьев с молоком или бледных аристократических тостов, я умял на завтрак болтунью из трех яиц с бубликом. Никаких планов на эту субботу у меня не было и для начала я вышел подышать воздухом в палисадник, благо за окном уже посветлело. К нам в Новую Англию как раз пришло Индейское Лето и день вроде бы обещал быть не по-осеннему теплым и не по-сентябрьски солнечным. Стив, невинная жертва бескорыстной любви к кошкам, уже был там и, как обычно, расставлял шахматные фигуры на столике под липой.
Я знал, что он ждет Грегори Хейфица со второго этажа, где проживала семья эмигрантов из СССР с бабушкой и собакой. Сейчас Грегори выйдет и поприветствует Стива возгласом:
–– Привет, ниггер!
На что получит в ответ:
–– Всем жидам – наше вам!
После этого они обнимутся и разыграют шахматную партию, традиционно заканчивающуюся ничьей. Оба они то ли на самом деле были, то ли старались быть типичными представителями своего этноса. Стив заплетал длинные волосы по-ямайски, хотя никогда в Кингстоне не был, играл в баскетбол и ходил на шахматные баталии в городском парке, а Грегори носил очки в массивной оправе, страдал астигматизмом и играл на скрипке. Поэтому я, как потомок ку-клукс-клановцев, органично вписывался третьим в их компанию и мы не раз выпивали вместе по кружечке-другой "Самуэля Адамса" в баре за углом.
Как-то раз ко мне приехал в отец и гостил несколько дней, бродя по городу. Бостон ему понравился, но папаша этого, разумеется, не признал, пробормотав:
–– Навроде нашего Лексингтона, да только чуть побольше будет.
А вот люди в Новой Англии ему не приглянулись. У нас в Бруклайне обитают русские, евреи, индусы и немногочисленные янки. И те и другие плохо понимали его средне-восточно-южный говор, а порой и шарахались от его деревенских подходцев. Поэтому на третий день мой папаша засобирался домой. Перед самым отъездом он увидел под окном этих двух клоунов, услышал как они разговаривают и проворчал:
–– У вас тут что ниггеры, что жиды – все какие-то ненормальные. Некоторые даже на людей похожи!
Любой другой мог заподозрить его в расизме, но я-то хорошо знал старого ворчуна, также как и знал, что его лучшим другом остается чернокожий дядя Нельсон, которого я помню с детства. В свое время, они с отцом вместе прошли в одном танке от Шербура до Арденн. Там Нельсона ранили и дальше папаша воевал уже без него, вместе с Сэмми Голдштейном. Сэма я тоже видел пару раз у нас на ферме, у него еще не было пальцев на правой руке. Потом, несколько лет назад отец и дядя Нельсон ездили на его похороны в Бронкс. Кстати, в его последующие приезды я пару раз застал отца играющим в шахматы с Грегори и Стивом, причем он обыгрывал обоих. Папаша вообще хорошо умеет прикидываться деревенщиной из самых глухих мест. На самом деле мало кто даже у нас в МТИ1 обладает таким врожденным аналитическим умом. Казалось бы, пережила твоя ферма и Великую Депрессию и индустриализацию, живи себе и радуйся, выращивай свой табак и гони свою самогонку, благо Сухой Закон давно отменен, да и готовь к тому же своих потомков. Но нет, мой папаша не таков. Еще когда я был совсем сопливым мальчишкой, он как-то поехал к друзьям в Лексингтон, покрутился там пару дней, выпил несчетное количество порций бурбона и, вернувшись, перевернул всю мою жизнь. Не знаю, что именно отец определил своим верхним чутьем, но первым делом он заявил, что фермер из меня все равно не выйдет, так что придется делать из меня ученого малого. Потом последовала привилегированная школа в Лексингтоне, а затем и колледж в МТИ. Для меня все это было как гром с ясного неба. Я еще мог, с большим трудом, представить себя в роли инженера-механизатора, но стать электронщиком было для меня почти как стать астронавтом. Тем более, что в нашем городке про полеты в космос знали много больше чем про гибридные микросхемы и компараторы. А вот теперь я и представить себя не могу без листа ватмана на столе да без своих "скремблеров", которые, если по-правде, частенько горят.
