Часть 1
Надюша
Прутики лозняка больно хлестали по заплаканному лицу. Надюша отворачивалась, защищая лицо руками. Наконец, вышла из зарослей на поляну. На ней, аккуратно сложенные, лежали нарубленные золотистые тонкие веточки лозы: «Видно, дед Тишка на корзины наготовил». Чуть поодаль, ближе к лесу, раскинув мощные корявые ветви стоял старый дуб. Под его густой кроной прятались и от солнца, и от дождя. Сколько лет он здесь стоит, никто толком сказать не мог. Его называли «вечный дуб». Место уютное, она не раз отдыхала под ним, когда ходила за грибами или орехами.
К нему она и направилась. Пока шла зарослями, сколько раз пришлось споткнуться, зацепиться юбкой за срезы лозняка. И как ни старалась идти осторожно, всё же зацепилась пальцем босой ноги за острый лозовый срез.
Наклонилась посмотреть: из-под ногтя стекали капельки крови.
Полоснуло обидой. И как прорвало – зарыдала горько, надрывно:
– Папаня, зачем ты так? Ты же хороший!..
…Отец приехал в полдень. Только появился в дверях, Надюша поняла – пьян, а ещё и злой. Пьяным видела не впервой, привыкла и не пугалась. Но таким злым – впервые. Матушка возилась у печи, сестра Ольга около неё.
Широко расставив ноги, он напрасно пытался найти опору своему коренастому, крепко сбитому телу. Сбившийся набок картуз, вылезшая из-под поддёвки рубаха… Он обвёл мутным взглядом своё бабье царство.
– Арина!
Матушка, не оборачиваясь приставила ухват к стене.
– Федор, пообедал бы поначалу…
Она старалась говорить спокойно, но голос дрожал.
Батюшка криво усмехнулся. Надя с беспокойством наблюдала, как он пытается сесть на табурет.
– Олька, ты тоже…
Ольга прижалась к матери.
– Не прячься, всё одно достану, коли захочу. Надька!
– Чего, папенька?
– Зачавокала… Замуж кого-то из вас надо отдать.
– Надо, так отдавайте, чего буянить? – Надюша разочарованно отвернулась. – Ольга старшая, с неё и начинайте.
– Вот и начнём.
– Ты с ума сошёл! – всплеснула руками матушка. – Оленька нездорова, нельзя ей замуж, пусть окрепнет… Какая из неё жена…
– Ясен пень, она у нас больная, блаженная… Её беречь надо… Окрепнуть… Пока окрепнет, меня на погост отнесут… Мне зять нужон! Я один ишачу! – повысил он голос. – Нарожала девок…
– Не бывать этому! Знама мне твоя забота! Не любишь её, избавиться захотел. За родную признавать не хочешь, дитя кровное измучил, она от страха головой тронется. Кому такая нужна? Ирод проклятый, сколь тебе твердить, что не доносила я её, а не в грехе родила!
Надюша обомлела от откровения матери. Прижала к груди кулачки. «Что же сейчас будет?»
– Не дам! – Мать выступила вперёд. – Ты меня спросил? Я что, слова не имею?
– Спорить взялась? – Глаза отца налились кровью. – Давно бита была?
– Папенька, не надо! – вцепилась в его рукав Надюша. – Давай лучше я пойду замуж. Не трожь ты их. Оля испугалась, приступ начнётся…
– Уйди, зашибу! – отшвырнул он Надю. – Мать волю взяла, мужа понимать перестала! Моё слово твёрдое: сказал отдам, значит отдам!
– Не бывать тому! – стукнула кулаком по столу мать.
– А так вот как запела!..
Казалось бы, только что едва державшийся на ногах, он буквально подскочил, отпихнул ногой табурет, схватил со стола кувшин и с криком:
– Поубиваю! Сучье племя… – запустил в мать и прижавшуюся к ней Олю. Кувшин пролетел над их головами, ударился об стену и, расколовшись на мелкие черепки, оставил свои отметины на лбу матушки. В кувшине, видимо, ещё оставалась простокваша. Она белыми брызгами разлетелась по сторонам.
Поняв, что кувшин цели не достиг, батюшка схватил табурет.
В голове у Надюши молнией пронеслось, какая беда сейчас может случиться. Она даже не поняла, как в руке оказались скалка. Со всего маху хватила отца по спине. Он пошатнулся, уронил табурет, завалился на стол, но не удержался и сполз на пол. Мать вскрикнула. Ольга, бледная, тряпичной куклой повисла на матушке.
Обморок, поняла Надюша.
Отец лежал не двигаясь, мать пыталась привести в чувства дочь. Воспользовавшись суматохой и ещё не осознав, что наделала, Надюша попятилась к двери. Споткнувшись о порог, упала, быстро вскочила, не почувствовав боли, и бросилась наутек…
У дуба лежало большое бревно со снятой корой, отполированное до блеска юбками и штанами.
Девушка опёрлась спиной о ствол дуба, вытянула исколотые ноги. Задрав повыше юбку, обнаружила большущий синяк. «Ну и дела… Ноги в синяках, юбка по подолу разорвана, ноготь на пальце сорвала, кровит… Ну, это всё не беда. А что на родного батюшку руку подняла, это грех большой. Как быть-то теперь? Боженька, простишь ли ты меня? Что же будет? Как домой показаться? Матушка не поддержит и не заступится. Она теперь Олей занята и скорее всего ушли к соседям. Придётся пойти к Нюре, подружке своей, и побыть там, покуда батюшка не простит. А с другой стороны – если бы он покалечил или убил матушку и, протрезвев, понял бы, что натворил? Ох-хо-хо… И так плохо, и этак…»
Сердечко постепенно успокаивалось, руки перестали дрожать, а вот тяжкие мысли не уходили. Назад уже ничего не вернёшь, придётся покориться и пусть будет, что будет.
Погода не по-осеннему теплая, благодать. Конец сентября, а тепло уходить не собирается. В такую погоду радоваться надо, а мы воюем… Урожай собрали добрый. Чего ещё желать? Живи – не тужи. Правда, большую часть урожая придётся отдать в товарищество. Может, оттого батюшка и бесится? Жалко своего труда.
