предисловие
Ты ли это – Я?..
Отшумела река жизни, выровнялась усталым ручейком с опустевшими берегами. Всё мельче ручей, всё положе берега…
Далеко-далеко всколыхнётся ветерком паутина жизни, и сквозь неё проглянется лёгкое видение той девочки, того истока, от которого родилась память жизни.
Пытаясь разглядеть эту девочку, босоногую, в слишком коротеньком для её лет платьице, с выгоревшими на солнце прядями русых волос, пушистым одуванчиком вьющихся вокруг загорелого лба, налезая на глаза, щекоча облупленный нос…
Ты ли это – Я? Или за давностью лет причудилось мне, что это я, именно такая: внимательно-сосредоточенная, с цыпками на тонких ногах, готовая, в любую минуту вспорхнуть лёгким мотыльком и исчезнуть, мелькая среди высоких зарослей колючки.
Куда убежало детство моё?! Дай мне прикоснуться к твоей бесконечности, трепетности. Насладиться каждым мигом созерцания. Удивляться новому непознанному дню не понимая, как быстро исчезнет он в светлом мареве лета, в белой дымке паутины осени; в быстрых ручьях весеннего оголтелого напора; или наконец, в снежной бесконечности, мерцающей под яркими лучами зимнего солнца? Куда бежишь, куда торопишься? Погоди! Так хочется коснуться шершавой узловатой рукой тонкой тёплой ладошки. Ощутить себя –ту, царящую во мне незримо и всё далее уходящую по тёплой тугой тропинке, ощущая босыми ступнями живое дыхание земли, питаясь силой, исходящей из её глубины… Неведомо, не понятно, каким образом случилось так, что я была той девочкой, торопливо убегающей туда, где жили родные любимые люди.
Я хочу побежать за ней, но много ходившие ноги не слушаются. Но всё равно, неуклюже переваливаясь спешу мимо неласковой юности и бурной, насыщенной несбывшимися желаниями зрелости… Сквозь боль и радость, разлуки и усталость; болезни и смерти дорогих тебе людей. Сквозь, сквозь!.. Ещё чуть-чуть и, кажется, догоню её, спрошу: «Куда бежишь? Зачем торопишься?.. Но больные ноги дрогнули… Не догнать, не коснуться худенького плечика, не прижать к себе, ощущая срастание с ней, ища защиты в ней.
Долго смотрю во след, мучительно долго, пытаясь осознать: неужели она была мною?!
Память моя! Сотвори чудо! Воскреси во мне ту девочку! Дай успокоиться возле неё. Чтобы пустота вокруг вновь наполнилась красками, звуками, запахами…. Запахами тёплого летнего вечера с горькой оскоминой полыни, медовой сладостью мяты и чабреца. И чтоб горделиво покачивались в палисаде царственные мальвы, а из распахнутого окна истекал духмяный переворачивающий нутро сладковатый запах свежеиспечённых пышек. И вкрадчиво ласковый шепоток бабушки, сноровисто перекладывающей обжигающие горячим пышки в эмалированную, виды видавшую кастрюлю, сбрызнув водой, укрыть чистым полотенцем, не замечая нетерпеливый взгляд внучки. «Отойти, остыть им надобно…». И ты знаешь, по- другому не будет, бабуля не нарушит ритуал. И остаётся ждать, сглатывая слюну.
Лето, детство, память… Худенькая быстроногая девочка исчезала за горизонтом.
Дорога домой
Автобус остановился. Я вышла и огляделась. Вот она дорога на Мазеповку, где прошло моё детство.
Дорога петляла, как и прежде, идти по ней было одно удовольствие, особенно босиком, что я и сделала. Высоко в выцветшем от изнуряющего зноя небе жаворонки пели свою бесконечную песню. Пыль мягкая и горячая, заставляла идти быстрее. До леса – около километра, там долгожданная прохлада. Но спешить не хочется.
Подошва постепенно привыкает к горячей пыли, на тело нападает удивительная истома, мысли плывут плавно, отрешённо. Господи, как же хорошо! Сколько раз вот так я ходила по этой дороге! Сколько волнений и переживаний испытывала от удивительного запаха дорожной пыли, от колосящейся по обочине дороге ржи и цветущего июньского разнотравья.
Для русского человека дорога – это не просто путь, а что-то магическое, бесконечное и обнадеживающее. Так и кажется, там, за поворотом, появится что-то новое, неизведанное, и ты забудешь обо всём плохом и заживёшь иной, счастливой жизнью. Поворот, ещё поворот… Сколько в жизни будет таких поворотов? За каким из них начнётся иная, счастливая жизнь?
Скоро обрывается моя полевая дорога, дальше она ныряет в лесную прохладу и разбегается тропинками. А те петляют между деревьями, исчезают в высокой траве, и вновь выскакивают на открытое пространство.
Лес встречает тихим шелестом листвы, несмолкаемым жужжанием пчёл, зудящим звуком комарья. После ослепительного солнца в лесу сумеречно и прохладно. Впереди низина с глубокой колеёй, оставленной тракторами и большегрузными машинами. Сколько себя помню, эта колея никогда не просыхала. Её чёрная топь заставила «спуститься с небес на землю» и побыстрей миновать это неуютное место. И я поторопилась к открытому пространству, где показывался мостик через неглубокий ручей, почему-то называющийся речкой Избицей. Этот отрезок моего пути был, пожалуй, самый интересный, особенный. Здесь тропинки вновь собирались вместе, превращаясь в широкую дорогу, по бокам которой росли старые корявые вербы. Их вместительные дупла облюбовала разнообразная живность: от птичек до шмелей и шершней. Шершней особенно любили тревожить мальчишки, разбегаясь от них в разные стороны, но кое-кому всё-таки доставалось, и тогда этот «счастливчик» долго ходил в «героях», пока не заживала шишка на лбу. Моя бабушка говорила, что по этой дороге проезжал сам Пушкин, и вербы помнят его бричку. Я верила безоговорочно, да и сейчас не хочу опровергать эту версию.
