Вместо предисловия.
Тихоокеанский голодомор.
Зимой 1992–1993 гг. в частях Тихоокеанского флота на острове Русский от голода умерли четверо новобранцев – Станислав Стаценко, Андрей Иванов, Андрей Данилов и Александр Трофименко. Более 250 матросов попали в госпиталь с диагнозом «алиментарная дистрофия». С проверками на Русском побывали и министр обороны Павел Грачев, и главком ВМФ Феликс Громов. Командующий ТОФ адмирал Геннадий Хватов был снят с должности. Главная военная прокуратура возбудила уголовное дело, расследование проводилось до 1998 года. Но реальное наказание понес фактически лишь начальник продовольственного склада радиотехнической школы ТОФ (трое из умерших моряков были ее курсантами) старший мичман Вытрищак, у которого дома обнаружили похищенные со склада продукты. Он был осужден на 5 лет лишения свободы. Еще двое, командир военно-морской школы младших специалистов капитан 1 ранга Ростовкин и капитан 3 ранга Крапивин, отделались штрафами.
1
Над Железнодорожным темнело вечернее небо. В домах за бетонным забором
оживали окна. Их уютный желтый свет манил меня, манил безнадежно, безответно. Сегодня утром я покинул отчий дом, и смотреть на чужие кухни и комнаты было тоскливо и больно. Душный июльский воздух медленно остывал, со стороны столовки тянуло запахом недавнего ужина, к которому почти никто не притронулся после сытых и пьяных проводов. Сумки еще бугрились мамкиными гостинцами.
Побродив немного, я отправился в “физкультурный зал” – помещение для новобранцев, половина которого была сплошь заставлена крашеными деревянными нарами, где кучками сидели бритые пацаны, впрочем, некоторым удалось сохранить гражданские прически. Травили анекдоты, бухали, ели. Кто-то даже спал, хотя трудно было заснуть в обстановке всеобщего возбуждения, характерного для людей, находящихся перед чем-то неизвестным, но неотвратимым, как землетрясение, первые легкие толчки которого заставляют метаться животных и рыб в поисках убежища. О, если бы мы знали тогда, что именно сон станет одним из важнейших и желанных способов оказаться в стороне от суровой реальности!
Условия лотереи были просты – те, кто выхватит счастливый билет, будут служить всего два года. Остальным – три. Тысяча девяносто шесть дней, считая один день високосного года. Срок казался фантастическим. Сейчас нам по восемнадцать. Вернемся мы, когда нам будет двадцать один. Уже стариками! Три года, тридцать шесть месяцев, сто пятьдесят семь недель! Часы, минуты и секунды были тоже подсчитаны и внесены в записные книжки. Моя записная книжка – ”Спутник Москвича” – содержала множество теперь уже ненужной информации – телефоны учреждений, магазинов, схему метро, карту Московской области. Сюда, на первую страницу, я вклеил адрес любимой девушки, написанный ею собственноручно. Красивый почерк! Город, улица, дом, инициалы… Я с грустью смотрел на этот крошечный листок. Наше последнее свидание было позавчера. Она обещала ждать. Мы целовались в ее комнате до самой поздней электрички, на которую я уже бежал, оставив свою любимую на полпути к станции. Белая витая веревочка, подвязывавшая ее тяжелую пшеничную косу, осталась у меня в руке. Я обмотал ее как браслет на запястье. Я посмотрел на нее, потрогал ее завитки. Горечь разлуки снова наполнила меня, как тогда, в пустой электричке, мчавшей меня в Москву.
Дождешься ли ты меня, любимая?
Еще в моей книжке было записано несколько адресов друзей и родственников.
Половина ее была отведена под ежедневник. Я решил записывать сюда что-нибудь интересное, вести что-то вроде бортового журнала.
Когда за окнами совсем стемнело, в зал зашли офицеры-морпехи, поджарые, долговязые, в черных беретах набекрень. Все сразу оживились, поскольку морпехи – это два года! Каждому казалось, что именно его сейчас заметят, вызовут по списку и заберут с собой. Хоть куда, на Чукотку, на Камчатку, но на два года!
Черные офицеры с красными полосками на погонах постояли, качаясь на своих тонких кривых ногах в “гадах”, поговорили друг с другом, почти не глядя на нас, и ушли. Мы даже не видели потом, ”купили” они кого-нибудь или нет.
Нам объявили отбой, сказав, что завтра в 6.00 поедем в аэропорт.
На наших деревянных топчанах невозможно было заснуть, к тому же гвалт стоял такой, что не было слышно соседа. Анекдоты больше удавалось рассказывать жестами, повторяя по несколько раз начало или конец. Я припоминал что-нибудь из своих любимых, рассказывал, смеялся сам над ними и наблюдал, довольный, как смеялись другие. Люди были разные – бритые и волосатые, толстые и худые, совсем еще мальчишки и усатые мужики. Некоторые строили из себя блатных, другие тихо сидели, разглядывая самых активных наивными глазами. В одном углу завязался спор – там играли в буру на деньги, который быстро перерос в драку. Раздалось несколько звонких шлепков, и дерущихся разняли. У одного из них был разбит нос, второй сплевывал кровь…
Еще неделю назад я веселился на даче с однокурсниками, и вот я здесь, в этом непонятном, нелепом, но таком реальном месте! От дома меня отделяло несколько часов и несколько десятков километров, но это время и расстояние вот-вот должно было взорваться до космических масштабов!
