– Что ты, Федя, нашёл в ней? – спросил тесть Фёдора, мотнув головой в сторону Сони. Фёдор смущённо улыбнулся, промолчал. Тесть не унимался:
– Тощая, не красавица, – говорил он о дочери, не смущаясь тем, что дочь сидела поблизости и слышала их разговор.
– Не надо, отец! – прервал его Фёдор. Но тесть нагло продолжал:
– Ты посмотри на себя, какой ты красивый. Да за тобой, наверное, девчонки увиваются. Ты бы мог выбрать себе и получше…
– Я уже выбрал, – настойчиво прервал Фёдор тестя, – Соня очень красивая.
– Ну, да! – с нотками иронии в голосе, на деле же внутренне радуясь, что зять наконец-то проявил себя как-то, а то вот уже второй час сидят, а зять всё только вежливо улыбается, отвечает на вопросы, сам ни о чём не спрашивает, а тут, вроде даже готов спорить. А главное, похоже, он, действительно, любит Соню. Конечно, она не красавица, не в мать, и не в него, и сразу откуда-то пробило «в соседа», хотя, по правде говоря, не помнил Глеб Петрович в округе таких соседей. И в кого она, эта Соня, поди, разбери. Но это хорошо, что зять любит Соню. Молодец мужик, не прогадал! Соня – это находка: не заметишь, когда она что делала, вроде всё шутки, всё рядом была, а уж и обед приготовлен, и квартира прибрана, сидит, уже чего-то вяжет, и ни какая-нибудь, а нарядная – в кофточке, в юбке.
– Ты, наверное, на одежду смотришь, – продолжил тесть, – вон она сидит, принарядилась, а ты на лицо посмотри, на фигуру. Что ты в ней нашёл?
Сказав это, Глеб Петрович немного заволновался, уж не лишнего ли наговорил. Ну что на это можно ответить? Поставил зятя в дурацкое положение.
– То, – мягко, но настойчиво ответил Фёдор, – чего нет в других.
– Да уж чего это? – продолжая внутренне радоваться ответам зятя, но, всё ещё втягивая в голос нотки ехидства, спросил Глеб Петрович. Он понимал, что это лишнее, но остановиться не мог, чутьё подсказывало ему, что зять не сорвётся и скажет что-то ещё очень приятное для Сони и для него, конечно же. «Надо же, как вывернул – чего нет в других» – радовался Глеб Петрович. А ведь, правда, Соня не такая, как все. Вот сейчас другая вспылила бы, а то и взбеленилась, а эта сидит себе и даже ни разу укоризненного взгляда в его сторону не бросила. Губы кривит в какой-то жалкой улыбке, а глаза опущены на изделие, хотя руки автоматически сами выводят петли.
– Да Вы, Глеб Петрович, – вставая и подходя к Соне, отвечал Фёдор, – и сами знаете – Соня – это чудо!
Фёдор сел на подручник кресла и обнял жену.
– Я то знаю, – не к месту торжественно отвечал Глеб Петрович, – но мне хотелось понять, знаешь ли это ты!
Глеб Петрович тоже встал и тоже подошёл к Соне с другой стороны, приобнял её и, виновато заглядывая дочери в глаза, сказал ей:
– Ты, дочка, не обижайся, я всё шучу.
В Соне фёдор, действительно, находил нечто, чего не было в других женщинах. Фёдор даже не мог для себя определить это нечто. Трудолюбивая, добрая, приветливая, умная – это есть во многих других, а в Соне была ещё какая-то притягательность: её всегда хотелось видеть, слышать, есть с ней за одним столом, спать в одной постели. Фёдор любил бывать с друзьями в мужской компании: игра в футбол, рыбалка, иногда сауна, но если бы встал вопрос выбора: всё это или Соня, он выбрал бы Соню. К счастью так вопрос никогда не вставал, Соня никогда не пыталась в чём-то ущемить интересы мужа, такой была его Соня. Может быть, поэтому он так любил её? Да нет, это её качество выяснилось позже, после замужества, а полюбил он свою Соню много раньше.
