За пару месяцев до...
— Машуня, твоя очередь.
Полный затаенного веселья шепот Васьки Перфильева теплым ветерком коснулся уха. Усмехнувшись в ответ, я привычно поправила вечно сползающие очки. В новом платье в пол я, привыкшая к джинсам и хаки, чувствовала себя рыбой, попавшей в сети, а вот Васька в черном смокинге, который, как выяснилось, дала ему на этот вечер одна из его многочисленных подружек, работавшая в костюмерном цехе Останкино, выглядел неожиданно элегантно. Впрочем, волнения, предчувствия триумфа все равно не было. Даже пришлось напомнить себе, что далеко не каждый день удостаиваешься того, чтобы быть представленным к «Лавровой ветви».
«И притом вполне заслуженно!» — подумалось без ложной скромности.
Последняя работа — большой фильм об Афранистане — получился действительно стоящим. Стоящим!
Вздохнув, я постаралась сконцентрировать внимание на сцене. Перфильев не ошибся — эта номинация действительно оказалась моей.
«Нет, черт побери, нашей!»
Волнение пришло со странным опозданием. Нервная дрожь накатила после, когда я уже вернулась на свое место и опустилась в кресло рядом с Васькой, сжимая в мгновенно вспотевшей ладони только что полученную статуэтку.
— Машка, пойдем, что ли, выпьем?
Кивнула, испытывая благодарность за его всегдашнюю чуткость. Несмотря на то, что Перфильев был почти на четыре года моложе, он, зеленым юнцом появившись на телевидении, сразу же взял меня под свою опеку. Это было уже достаточно давно, и изначальные причины забылись, но сам Василий упорно объяснял все «количественным соотношением» — рядом с его ста с небольшим килограммами, умопомрачительно распределенными на почти двухметровую высоту, мои хлипкие сорок пять, которых едва хватало, чтобы хоть как-то покрыть несчастные полтора метра роста, выглядели совершенно по-детски.
— Пошли. Только долго я не смогу, домой нужно.
— К себе, значит, не зовешь…
— Пусти козла в огород!
— Совращением несовершеннолетних не занимаюсь.
— Моей дочери, между прочим, через два месяца уже двадцать…
— Наталье двадцать?!
— Чего ж удивляться, если твоему крестнику девять!
— Маш, мне стыдно. Неужто правда? Я так давно его не видел… Ну пригласи меня! Честное слово, я буду вести себя абсолютно невинно!
— И ты сможешь?
— По крайней мере, буду очень стараться.
Внезапно умильное выражение на его лице сменилось холодноватой настороженностью. Я обернулась, следуя за его взглядом, и чуть не застонала сквозь зубы. Энергичный юноша с ОРТ уже тянул ко мне микрофон, а за его плечом мерцала красным огоньком лазерного прицела камера.
— Мария Александровна, ваш фильм — совершенно новое слово в подаче военной тематики…
— Сожалею, молодой человек, но вы ошибаетесь. Сейчас практически невозможно оказаться оригинальным. Все более или менее весомое уже сказано кем-то до нас. Согласитесь, со времен написания Библии для этого было достаточно времени… Так что вопрос, наверно, не в том «что», а в том «как». А это уже интимное. Прошу простить…
Увлекаемая мгновенно сориентировавшимся Перфильевым прочь, я думала лишь о том, как бы побыстрее выудить в гардеробе свое пальто и спастись в салоне родной автомобилины.
— Значит, все-таки к тебе? — Кошачьи глаза Васьки, казалось, светились в темноте.
Я лишь дернула плечом:
— Можешь отправить благодарственную телеграмму в программу «Время».
— Обойдутся.
— Неблагодарный!
Через час въехали в подземный гараж дома, в котором я не так давно купила большую двухэтажную квартиру. Пришлось вбухать в это безумие, расположенное так далеко от центра, что Макар и его телята умерли бы от старости, пока дошли, все сбережения и деньги, вырученные за прекрасную двухкомнатную квартиру в Староконюшенном переулке. Это был шаг! Зато наконец-то у меня появились гостиная, кабинет, а на втором этаже три спальни. Одна для дочери Наташи, другая для Васьки-младшего — крестника Перфильева, а третья, с великолепным эркером, для себя, любимой. Мебели в этом дворце было нищенски мало, а потому особенно поражали его размеры. Чудо как хорошо! Конечно, сначала угнетала необходимость по два часа добираться до центра, но потом привычка взяла свое, и теперь, попадая, наконец, домой, я чувствовала себя по-настоящему хорошо — уютно и защищенно.
— Наташка, Васька, у нас гости!
— Мама! — Василий горохом ссыпался по лестнице со второго этажа. — Я по телику видел, как тебе эту штуковину дали! Класс!
Штуковина — это, надо полагать, моя лавровая ветвь… И ведь прав — действительно она и есть…
— А где Наташа и Ирина Михайловна?
— Они ушли.
— Как ушли?! — То, как этот девятилетний бандит отвел глаза, подтолкнуло меня к более придирчивому допросу. — Давай по порядку. Где Наташа?
— Она у Маринки. Наверно, скоро придет.
— Та-ак. А где Ирина Михайловна? И не говори мне, что у нее внезапно заболела любимая бабушка.
— У нее нет бабушки, ты же знаешь.
— Вася, я хочу знать, где твоя няня и почему она оставила тебя одного в квартире, черт ее дери!
— Ага, значит, тебе она тоже не нравится!
— Вася!
— Мне кажется, я ее нашел! — позабытый и позаброшенный гость, от нечего делать отправившийся осматривать квартиру, выглянул из кухни. — Куда ведет вон та запертая намертво дверь?
