– Ты опоздала. – хмуро на меня смотрит Кирилл и переводит взгляд на наручные часы.
Он в белоснежной рубашке с закатанными рукавами и мне видны загорелые предплечья увитые паутинами вен. Кирилл откидывается на спинку стула и снова смотрит в мои глаза. От его взгляда можно покрыться коркой льда.
– Сложности были. – отвечаю, надеюсь, что холодно. Потому что показывать ему, как мне плохо, я не хочу. Он, словно хищник, если почует, что я слаба, захочет добить.
– Любовник не отпускал? – бросает небрежно слова, а я вздрагиваю. Отвожу взгляд в сторону. Я не могу держать удар. Он прав. Я слабая.
– Нет. – твёрдо отвечаю, не хочу, чтобы думал, что я сильно оскорбилась. Всё уже решено. Ничего не изменить. Я не буду умолять на коленях, просить не делать этого, не подписывать эти бумажки. Просить поверить мне. Всё уже в прошлом.
– Кристина Егоровна. – раздаётся голос откуда-то сбоку и я только сейчас замечаю молодого мужчину в светло-сером пиджаке. – Ознакомьтесь. – протягивает мне несколько листов и добавляет. – Раз у вас нет адвоката, предлагаю сегодня закончить с обсуждением условий. Вы же понимаете, что брачный контракт лишает вас каких-либо претензий на имущество и содержание?
Мы ещё не в суде, а со мной говорят, словно приговаривают к пожизненному.
– Понимаю. Где нужно подписать?
Соколовский, мой адвокат, три часа назад позвонил и сказал, что не будет представлять мои интересы. Мой муж попросту купил его. Мне негде искать нового. И совершенно нет времени. Я и так не особо рассчитывала что-то получить.
– Вам достанутся драгоценности, это подарок и мой клиент не планирует отбирать у Вас то, что было подарено. – адвокат протягивает мне мою шкатулку. – Всё здесь, можете проверить. А потом подпишите документ. И всё, можете считать себя свободными людьми.
Ставлю размашистую подпись напротив своего имени. Не стала даже открывать шкатулку. Первая мысль была: оставить её гордо здесь. Но разум пересилил чувство гордости. Если там лежат те серьги, которые он купил мне после поездки в Швейцарию, то я смогу выручить достаточно денег для Маруси.
Я придвигаю к себе шкатулку одной рукой, сгребаю её со стола и под усмехающийся взгляд Литовцева выхожу.
Даже не хочу представлять, что он сейчас думает обо мне.
***
– Привет, солнышко. – улыбаюсь Маше искренне. Боль прошедшего дня притупляется, как только я вижу это маленькое чудо на больничной койке.
– Привет. Я рада, что ты пришла. – отвечает она и грустно улыбается.
– Принесла тебе новый альбом и карандаши, – достаю всё из сумки и ловлю на себе интересующийся взгляд.
– Ты плакала? – спрашивает она, ничего не скроется от внимательной Маруси, а я вздыхаю. Мама называла её так: “Познакомишься с Марусей”, “Маруся замечательный ребенок, вы друг другу понравитесь”.
– Немного. Но это не из-за тебя, не переживай. У тебя всё прекрасно.
– Тебя ждал Леонид Иванович, я сказала, что ты придёшь вечером.
– Ты пока порисуй, Марусь, а я найду твоего врача. Наверное, он хотел сказать, что у нас отличные новости.
Леонида Ивановича, лечащего врача Маруси, я нашла в ординаторской.
– Аа, Литовцева, проходите. У меня к Вам несколько деликатный вопрос, Кристина. Руководство клиники меняет ценовую политику.
Я затаила дыхание. Не в таком разговоре я хотела участвовать.
– Палаты теперь будут стоить на пять тысяч дороже в неделю.
– Я оплачу. – киваю ему. Будет сложно, но я справлюсь.
– И лечение, я хочу напомнить Вам, что оплачен этот месяц, на следующий нужно зарезервировать оплату до двадцать седьмого числа.
Сегодня уже пятнадцатое. У меня не так много времени, чтобы сдать все украшения и добыть эту неподъемную для меня сумму денег.
– Оплата будет, резервируйте, Леонид Иванович. Марусе очень нужна ваша клиника, я буду платить, не смотря ни на что.
– У вас что-то случилось? – спрашивает он, а я отрицательно мотаю головой. Моя исповедь ничем не поможет.
– Всё хорошо. В конце месяца я за всё заплачу.
После разговора я возвращалась к Марусе, она успела нарисовать пейзаж и съесть несколько нектаринов.
– Крис. – она снова смотрит на меня с тревогой. – Когда мы поедем домой?
Я помню как обещала ей, что заберу её к себе. А теперь… мне забирать её некуда. Всё это случится, конечно, не скоро, и я, скорее всего, найду себе к тому времени жильё.
– Марусь, как только тебе разрешат врачи, мы поедем. Но для этого нужно делать всё, что говорит Леонид Иванович.
– Он опять нажаловался? – закатила глаза сестрёнка.
– А есть на что? – судя по её взгляду, есть.
– Я сегодня рыбу не ела. А Леонид Иванович говорит, что она очень вкусная. Ну какая же она вкусная, если это рыба? Я пельмени хочу.
– Будут тебе пельмени. – улыбаюсь Марусе. – Принесу в следующий раз.
Девятнадцать лет я жила с папой, который утверждал мне, что матери у меня нет, что она умерла, когда мне было десять. Я помню этот момент, как вчера.
Я вернулась из школы, он находился дома, взъерошенный, потерянный, отпустил водителя, забирающего меня вместо мамы и крепко обнял. Сказал, что мамы больше нет. Она умерла. Каково было десятилетней девочке, узнавшей такую весть? Очень больно. Я постоянно плакала, она мне снилась каждый день, и я ни разу не видела её могилы. Папа сменил город, продал квартиру, увёз меня. Свою жизнь он посвятил мне, дал мне свою любовь за двоих, он так и не женился больше, хотя женщины у него были. В девятнадцать я осталась совсем одна. Он умер, не дожив до сорока от инсульта. Проблемы с бизнесом дали о себе знать. И вот мне девятнадцать, я на распутье, как жить дальше, что делать, только поступила в университет. Бросить его не дал папин друг, который поддержал его бизнес на плаву. Но я была молода, глупа, не имела представления о суровых реалиях жизни. Сначала весь бизнес плавно перешёл в руки так называемого “друга”, потом за “долги” забрали и нашу квартиру. Я перебралась в общежитие, продолжала учиться, старалась не опускать руки. Бросить учёбу мне не дала мой куратор. Ольга Борисовна, волевая женщина, заставила меня закончить учёбу. За что я очень благодарна ей сейчас. У меня образование и я нашла себя в профессии. Во время учёбы много подрабатывала, чтобы свести концы с концами. Бороться с захватом папиного бизнеса не хватало ни знаний, ни денег.
