Ранним утром в среду 5 ноября 1980 года пассажирский поезд едва притормозил на небольшой станции, затем вновь начал набирать ход и через несколько мгновений исчез в морозной темноте, оставив на перроне единственного сошедшего пассажира – юного лейтенанта в парадной шинели с голубыми петлицами и эмблемами воздушно-десантных войск. Офицер подхватил тяжёлый чемодан с нехитрыми лейтенантскими пожитками и направился к обветшалому зданию вокзала с необычным названием «станция Борзя».
На душе у него было тревожно и пасмурно, а резвая и бодрая походка определялась лишь морозом и бравадой, воспитанной годами курсантской учёбы в Рязанском воздушно-десантном училище. Совсем недавно лейтенант закончил легендарную, широко известную в узких кругах 9-ю роту факультета специальной разведки ГРУ. В предписании была указана войсковая часть 55433 – 24-я бригада специального назначения, куда и направлялся лейтенант. Судя по документу, войсковая часть с указанным номером дислоцировалась на станции Борзя Читинской области, оставалось лишь узнать адрес и представиться командованию.
Лейтенант решил дождаться рассвета и затем уже направиться на поиски указанной войсковой части. Полутёмный зал ожидания встретил его теплом и тишиной. Хмурые забайкальцы давно привыкли к многочисленным военным и не проявили ни малейшего интереса к его появлению. Если верить профессору Ламброзо, то почти каждого из обитателей вокзала можно было отнести к преступникам. Как оказалось, это первое впечатление, вызванное тревожным настроением лейтенанта, было обманчивым. Но тогда исключением показались лишь несколько модно одетых женщин. Как впоследствии догадался лейтенант, это были офицерские жёны, которых местное население почему-то называло «овчарками». Юный офицерик поставил чемодан возле окна и прижался спиной к тёплой батарее. Среди угрюмой массы пассажиров его внимание привлёк невысокого роста коренастый мужчина в полушубке и мохнатом треухе. Он явно не поддавался никакой квалификации. На подопечного Ламброзо мужчина не тянул, на военного тоже. Было очевидно, что лейтенант также был им замечен. Мужчина быстро вышагивал вдоль кассовых окошек, поглядывая в тёмный тупик коридора, из которого раздавались громкие звуки пьяного веселья. Хотя обитателей угла не было видно, об их уголовном происхождении можно было догадаться и без теории Ламброзо.
Мужчина в полушубке, изменив маршрут движения, проходя мимо лейтенанта, сквозь зубы процедил:
– Прикроешь меня сзади.
Офицер растерялся и вопросительно посмотрел на мужчину, а тот, раздосадованный его непонятливостью, вернулся и так же едва слышно, но уже более членораздельно повторил:
– Старший оперуполномоченный Серюков, прикроешь меня сзади.
Затем, уже не глядя в сторону лейтенанта, решительно направился в сторону тёмного закутка. Офицер всё понял и уже стоял лицом к остальным пассажирам и спиной к оперуполномоченному. Серюков ворвался в пьяную компанию и заорал:
– Встать!
Мгновенно определив, кто среди них главный, он левой рукой нанёс ему сильный удар в челюсть. Главарь упал на колени. Тут же вновь последовала команда:
– Встать!
Набыченный громила, не услышав крика, но подброшенный яростью и желанием уничтожить нападавшего, ринулся вперёд, но тут же рухнул, получив удар ногой в голову.
– Встать! – вновь прокричал Серюков. Главарь этого опять не услышал, только по другой причине – недвижимый, он валялся на полу. Вся его команда, воспользовавшись замешательством, на четвереньках попыталась скрыться, но была остановлена следующей командой оперуполномоченного:
– На пол!
В этот момент из поста линейного отделения милиции, привлечённые шумом, высыпали три милиционера. Серюков выхватил красное удостоверение и продолжил:
– Вы что, сволочи! Дармоеды!… Взять их!
Он и в ругательствах был краток и столь же убедителен. Милиционеры бросились обыскивать задержанных, дрожащими руками пытаясь надеть на них наручники. Вмешательства лейтенанта не потребовалось, но и знакомство с отчаянным опером не состоялось. По громкой связи объявили о прибытии поезда Краснокаменск— Чита, и Серюков, весело подмигнув лейтенанту, как будто ничего не произошло, скрылся за дверями.
* * *
Теперь, когда с того момента прошло тридцать лет, то есть столько же, сколько с момента окончания Великой Отечественной войны до моего поступления в училище, уже с трудом верится, что тем юным лейтенантом был я. Откуда берутся эти фантазии по мотивам собственной жизни? Почему радость, пройдя сквозь метели холодных лет жизни, остывает, а горечь потерь остаётся прежней? Почему самые трудные периоды нашей жизни по истечении многих лет оказываются самыми счастливыми? У меня нет ответа.
Будучи желторотым курсантом в те мирные семидесятые – восьмидесятые годы, я, глядя на убелённых сединами ветеранов, возлагающих цветы на могилы своих друзей, и подумать не мог, что через много лет и сам, возведённый молодыми в ранг ветерана, буду отдавать дань погибшим своим однополчанам и однокашникам. Друзей моих теперь разбросало по свету, нас разделили границы и тысячи километров. Уже нет той страны, которой мы честно служили, но память, она всегда со мной, и эта документальная повесть – лишь попытка сохранить их имена, отдать дань уважения офицерам и бойцам, служившим когда-либо в войсках специального назначения ГРУ.
