Сентябрь. 2009 год.
– Итак, пациент семнадцать, – доктор в круглых очках включил шипящий диктофон, сохранившийся, видимо, с советских времен. – Помните ли вы, каким образом оказались здесь?
– Разве у меня нет имени? – усмехаюсь я, чувствуя неприятную горечь в горле.
– Вы все еще не уверены в своем прошлом, почему тогда я должен быть уверен в вашем имени? – у психиатра были черные волосы и борода с проседью. Я недовольно цокаю языком и, закинув ногу на ногу, губами зажимаю кулон, который до этого теребила моя рука. Он выключил диктофон. – Хорошо, давай начнем сначала, – мужчина заметно смягчился, хотя такая тактика ему вовсе не нравилась, что было видно по его лицу. – Что ты помнишь из своего прошлого?
– Что я помню?… Хм. Все и одновременно ничего, развожу руками, но чувствую, будто что-то меня сковывает изнутри. Что-то сковало мою душу, а заодно и язык. – Если бы у меня были все воспоминания, то меня бы здесь не было, – но это ошибка. Очередное мое заблуждение. – Раньше мне казалось, что правильно будет мне вам задавать вопросы, поскольку о моем личном деле многие наслышаны, только не я… Теперь я в смятении, ничего не понимаю.
– Почему?
– Иногда у меня возникает ощущение, что меня подменили. Кажется, будто кто-то другой живет в моем теле. Что я – вовсе не я, или, например, что меня никогда не существовало, я лишь чье-то изображение в этом мире. Временами сомневаюсь, что мое дело, на самом деле, мое. Оно действительно настолько насыщенное?
– Более чем. Но, понимаешь, я не столько хочу узнать о твоем прошлом, сколько узнать именно тебя, какой ты человек, чтобы потом доказать или, наоборот, опровергнуть написанное о тебе в картотеке. Видишь папку? – доктор кивнул в сторону своего дубового стола, заваленного бумагами. – Если наш сеанс пройдет успешно, и ты мне все расскажешь, то, возможно, я сдам в архив заведенное на тебя в прошлом дело.
– Что же, док, – стараюсь выглядеть спокойней, – валяйте.
Диктофон вновь затрещал. Этот хруст напоминал мне, как в лесу ломались ветки под ногами. Как хрустели кости, как они ломались, подобно веткам в лесу… как мороз дробил кости.
– Приступим. Разговор с пациентом семнадцать. Прошу, расскажите, что значит для вас любовь?
– Любовь? – минутная пауза. – Нашли, кого спрашивать. Мне почти незнакомо это чувство, я смутно помню… – поджимаю губы, – это незабываемо. Такое можно испытать лишь раз. Лишь к одному человеку, кем бы он ни был.
– Расскажи мне о нем.
Июнь. 2007 год.
Впереди лишь яркий свет. Я чувствую его, как он слепит мои глаза, сжигая их. Очертания туманны, по щекам бегут слезы, словно от лука или слезоточивого газа. В едких контурах углядывается белый коридор, словно свет в конце бесконечного туннеля. Позади меня мрак. Ноги изранены. Осколками?… На освещенном белоснежном полу видны мои кровавые следы. У меня не было ни малейшей возможности дотянуться до какой– нибудь двери, правда, у меня не было уверенности, что эти двери на самом деле существовали. Мои руки скованы смирительной рубашкой. Все движения были крайне неловкими и ломаными, будто производимыми невидимым кукольником, работающим со сломанной марионеткой. Мне не страшно, не должно быть…
Обессиленно падаю на колени.
Из слепящего яркого сияния появился высокий человек в медицинском халате. От него пахло хирургическим отделением. Запах лекарств смешивался с приторным запахом озона. Его лицо скрыто под марлевой повязкой, а глаза за толстыми линзами очков. Его руки в тонких голубоватых перчатках тянутся ко мне…
Мне не страшно.
Октябрь. 2007 год.
Это было самое обычное утро. Ева проснулась с бешено колотившимся сердцем за минуту до звонка будильника. Ее грудь тяжело вздымалась, отходя от кошмарного сна, заставившего ее понервничать. Было сумрачно, несмотря на то, что времени было около половины восьмого. Она нисколько не торопилась и, лениво потянувшись на кровати, поднялась, пройдясь до окна по холодному паркету. Сонно скользя босыми ногами, она уперлась руками в подоконник с цветами и посмотрела на улицу. Туман спускался с холма и приносил ощущение тревоги. С высоты седьмого этажа земля была едва различима. Девушка представила то, как ей придется выходить из подъезда, в холод, тем более, когда ничего невидно. Разумеется, она теплее бы оделась, да внизу видимость стала бы лучше, но, так или иначе, для нее погода могла стать уважительной причиной для того, чтобы опоздать на пробный экзамен по русскому языку… «Черт!» – воспоминание молнией ударило девушку. Ей надо было быстрее собираться, иначе она опоздала бы на тренировочный ГИА!
Метнувшись на кухню, она поставила вариться какую– то кашу, затем пошла умываться. В полумраке нащупав зубную щетку и пасту, она почистила зубы. Ей казалось, что собиралась она очень медленно, пришлось ускориться. Ева вернулась в свою комнату и по-быстрому переоделась в свободный свитер и джинсы, но почти сразу спарилась, впрочем, решив, что в школе в очередной раз прохладно, она не стала переодеваться во что-то другое. Позавтракав, девушка подвела глаза серым карандашом и оставила его в прихожей.
