– Судьбе было угодно, почётные гости,
Нам с нею сыграть в игральные кости.
На кон она ставит не много, не мало,
Престиж мастеров, Известность и Славу.
Досуг по игре, отнюдь не слабей,
На досуге справляем мой юбилей.
Я вызов принял. Деве как скажешь «нет»?
Полагаясь на вас, согласился в ответ.
Со вчерашнего дня, как вы прилетели,
Как бубны и горны в вашу честь прогремели,
Хлеб-соль ритуала сменил малый пир,
Радость заполнила душу и мир,
Радость свиданья с людьми человека,
С кем шёл он по свету три четверти века.
От детских забав до сегодняшних дней
Радость слетелась на мой юбилей.
До недавнего времени, признаюсь, как есть,
Не ждал от небес столь высокую честь.
Мечтать не мечтал о нынешней встрече,
Быть может, и вправду успеха предтечи.
О чём говорить, если хум опустел,
В нём эхо гудело: «Ты не у дел».
Осадок вина чуть светился на дне, –
Матовый отблеск на тусклом окне.
Вина оставалось лишь на думы о вечном,
О канувшем времени в Лете быстротечной.
С каплей последней я б умчался в миры,
Судьба отвела от Чёрной дыры.
Лицом повернулась, и с усмешкой сказала:
«На самом краю должника я застала.
Шанс давала тебе. До чего ж ты ленив,
Хуже древа плакучего семейства ив.
Закончишь свой труд – лебединую песню,
Громкую, ёмкую, чтоб словам было тесно,
А мыслям – лихо, как на ветру
Ивовым космам, – тебе всё по перу,
То точку последнюю в ней поставишь с друзьями,
Станет точка победной, назову вас ферзями.
Их будет двенадцать! Кто? – выберешь сам,
Повинуясь душе и ума словесам.
Письмена разошлешь
с приглашеньем на праздник.
Съедутся все, хотя будет отказник.
Последней из них прилетит и она,
Среди вас, аксакалов, дама будет одна.
К приезду гостей подготовишь два зала,
С янтарным подсветом, фонарями из лала.
Один – для работы, другой – для торжеств.
Залы зачтутся как добрый твой жест.
Придётся побегать, похлопотать,
И, чтоб в запарке на меня не роптать,
Напиток прими от зелёной лозы,
В нём сила и лёгкость стрекозы-егозы». –
Плеснула в мой хум сок виноградный…
Сразу стало тепло и душевно отрадней.
Я забурлил, как в юные годы,
Настроение – гвоздь, отступили невзгоды.
Труд быстро закончил. Он почти был готов,
В нём не хватало эпиграфа слов.
Их, дописав, приступил к приглашеньям,
Вензель за вензелем в ручном исполнении:
«Спешите на юг, на свидание, старцы!
Жду с нетерпеньем, любезные братцы».
…
Пока приглашения до вас долетали,
Пока суть да дело утрясали детали,
Рукава засучив, подготовил два зала
По уговору, какому Судьба наказала:
Один – для работы, другой – для торжеств,
С цветною подсветкой и количеством мест.
В гостином – вы были, сейчас мы – в рабочем.
Он чуть поменьше, но, между прочим,
Собой представляет стеклянный колпак, –
Таджикский убор: кал – голова, а чистая – пак,
На добрую мысль его древний девиз,
С тем я исполнил Девы каприз.
Видите, сами, в нём светло и прохладно,
Интерьер с обстановкой сочетаются ладно:
Пол цвета моря из синей слюды,
Словно под ноги налили воды,
Закольцованный стол в виде стёртой подковы,
Стол сей с сюрпризом, к нему будьте готовы!
Посредине стола каллы, цветы,
Они для уюта и живой красоты.
Дюжина кресел…
У цифры двенадцать много примет,
Но главной из них остаётся Совет.
В зёве подковы стоит кресло Судьбы,
Оно и трибуна, и страж от беды.
Первым пока в него сяду я,
Кто слово возьмёт, – поменяю коня.
Возникнут вопросы, – решаем немедля,
Жёлтые листья в тягость для стебля.
Почтенные гости,
наступает момент, познакомится ближе.
Перейдём здесь на шаг, последуем тише:
Кто приехал, откуда, из каких он земель?
Не течёт ли корабль, не тревожит ли мель?
Среди нас, к сожаленью, не все знают друг друга,
Вот и откроемся каждый по порядку, по кругу.
И начнёт круг Мардон, – друг мой раннего детства,
Дома наших дедов стоят по соседству.
Смелее, Мардон, к столу подступай,
Расскажи про Сайкал, детства нашего рай.
– Сашà, я б добавил, – «зелёный рай детства!»
Цвет и запах травы – божьей милости средства.
Те пшеничные нивы, виноградники, рощи,
Где играли детьми, исчезли, – нет больше.
Самарканд растолстел, он достигнул Даргама,
Где не жил человек с сотворенья Адама.
Но его ты узнаешь… Ведь остались дороги,
Твердь которых крепила наши босые ноги.
В небе по-прежнему купол Эмира –
Бренности перст суетливому миру.
Однако, представлюсь вам, мастера,
Я вижу, – в большинстве вы люди пера…
Очень приятна мне ваша компания,
Хотя к стихотворству не имею призвания.
Интерес мой иной, я Мардон-фабрикант,
Ширпотреб штамповал на весь Самарканд.
А теперь, на закате, на старости лет,
Дома кур фабрикую землякам на обед.
Хозяйствую прибыльно, имею достаток,
В трудах провожу дней последних остаток.
Сашà, мы люди свои, дозволь место у двери,
Мастеров попроси, чтоб повыше сидели.
.
– Мардон, друг любезный, не суетись.
Душе, где угодно, там и садись.
