Дождь заливает кладбище серой тоской по несбывшемуся. Именно здесь, среди могил и черных надгробий, он весьма кстати. Стекая по щекам скорбящих, он маскирует отсутствие слез.
Похороны — это всегда горько, но у провожающих в последний путь кого-то в закрытом гробу в глазах горечи нет.
А у двоих и вовсе на лицах застыла маска обреченности. Они будто готовятся лечь в могилу вслед за гробом.
Провожающих всего трое.
Мужчина неопределенного возраста в странном сером мундире без опознавательных знаков, темно-синей рубашке и черных брюках, заправленных в высокие сапоги. В его темно-каштановых коротких волосах запутался буро-желтый ясеневый лист.
Молодой парень, больше всего похожий на вернувшегося с рок-концерта раздолбая: отросшие платиновые волосы закрывают уши, синие джинсы пестрят дырами, а клетчатая рубашка поверх черной майки с рисунком в виде черепа, на два размера больше. В левой руке он сжимает бутылку, и судя по этикетке, это белый ром.
Девушка лет двадцати. И она единственная облачилась в черное. Впрочем, создается впечатление, будто она была на рок-концерте вместе с «клетчатым». Короткая кожаная юбка, сетчатые колготки и накинутая поверх полупрозрачной майки косуха говорят сами за себя. Девушка курит, бросая окурки рядом с могилой.
Курит одну за одной. Светло-русые волосы молодой женщины забраны в небрежный пучок, а серые, как дождь, глаза смотрят в одну точку.
И вряд ли что-то видят.
Похороны — это всегда горько, но еще горше оттого, что провожать в последний путь кого-то в закрытом гробу, пришли только трое.
Никого больше не осталось.
Скоро и этих не будет. А точнее, двоих. Молодых.
Прах последнего проводит мужчина в сером мундире без опознавательных знаков.
Он будет один.
Он в этом уверен.
Когда гроб опускают, и первый комок мокрой земли с громким стуком падает на обшитое синим бархатом дерево, темноволосый мужчина будто оживает. Он делает шаг к девушке и кладет руку ей на плечо.
- Никто не виноват, — тихо говорит он. - Ей оставалось всего лишь три месяца.
Светловолосый парень кривится от отвращения.
- Всего лишь... Тебе легко говорить, Полковник. А для нас это целая жизнь.
- Это не жизнь, Курт, — еле слышно шепчет девушка.
- Не обращайся ко мне. Тебя не существует. Она погибла из-за тебя. Это ты сейчас должна лежать в закрытом гробу, сожженная заживо до неузнаваемости, — цедит парень.
Он трясет головой и прикладывается к бутылке.
Полковник дарит Курту укоризненный взгляд и легонько хлопает девушку по плечу.
Та не реагирует ни на выпад парня, ни на этот ободряющий жест.
Она курит и совершенно пустыми глазами смотрит, как работники ритуальной конторы зарывают могилу.
Все трое снова замирают в безмолвии, а серый дождь чертит на их лицах слезы.
Серые, как тоска в их глазах.
Катафалк уезжает, оставляя их возле деревянного креста, на котором висит табличка «Вера Джонсон».
Курт допивает бутылку и бросает ее себе под ноги.
- Мой срок уже пришел, — резко говорит он.
- Еще четыре месяца, — возражает Полковник.
- Плевать. Я уезжаю в Дойчель. Радуйся, Грег, тебе не придется хоронить хотя бы меня.
С этими словами Курт уходит. Бредет среди надгробий совершенно ровно, как будто и не пьян, а потом скрывается в моросящей дымке серого дождя.
- Прости меня, Рита, — произносит Полковник, когда они остаются совершенно одни.
Девушка пожимает плечами и достает очередную сигарету.
- Ты прав. Никто не виноват. Я доработаю до срока. Недолго осталось... Кто-то же должен сдать дела.
Полковник снова сжимает ее плечо.
- Иногда Разрушители живут дольше отмеренного срока, — отстраненно говорит он.
- Я бы этого не хотела, — тихо отвечает она. - Хочу сдохнуть раньше Курта. Хоть так доставлю ему радость.
Полковник качает головой, но ничего не говорит.
Они стоят у свежей могилы, и дождь рисует на их щеках слезы.
ГЛАВА 1. ДЕБЮТ
{Друзья, вы оба мне не раз
Помочь умели в горькой доле;
Как ваше мненье: хорошо ли
Пойдут теперь дела у нас?
Иоганн Вольфганг Гёте «Фауст»}
[Полковник]
Сквозь дымовую завесу, покрывающую Столицу плотным куполом, вечернее солнце казалось багрово-красным. Кровавым. А небо — сизым.
Вяло размышляя о том, насколько же грязным воздухом он дышит всю свою жизнь, полковник Грегори Ллойс шел по раскаленному асфальту вдоль Бретанской улицы и чувствовал, как плавятся подошвы ботинок.
Через пару часов, когда стемнеет, станет немного легче, но сейчас он задыхался в этой духоте.
Грег ненавидел жару. Холод, впрочем, тоже не жаловал. Он уже двадцать лет работает с теми, чья душа погасла, а жизнь — коротка и безрадостна. Ему положено быть таким.
Таким, как они.
Телефон в кармане форменных брюк противно завибрировал. Кому там неймется? Рабочий день закончился! Прохладный душ и холодное пиво уже заждались его прихода домой!
Посмотрев на экран, Грег застонал.
Урманов.
Кажется, душ и пиво на сегодня отменяются.
- Слушаю, — смартфон тоже был горячим и прилипал к потной щеке.
- Жду тебя в отделе через полчаса, — Макс Урманов был рассейцем, и это говорило о многом.
- Так срочно?
- Так плохо, — ответил начальник и положил трубку.
Все рассейцы, окружающие Грегори Ллойса по прозвищу Полковник, были такими. Жесткими, немногословными и противными.
