Огромный, скалисто-кровавый диск солнца давил на горизонт. Воздух, густым тяжелым маревом, двигался в такт этому бесконечному закату, и на все пространство, куда ни брось взгляд, простиралась бескрайняя, всепоглощающая пустыня. Среди пустыни, плавно и размеренно, казалось вот уже целую вечность, двигалось, клубящееся на ветру облако белых одежд. Над облаком парили длинные, седо-русые нежные нити волос. Иногда между одеждами проглядывали матовые руки, плечи и голени.
Идти было тяжело.
Вечно не остывающие желтые пески хрустели под невесомыми шагами, надрезая мягкую кожу на полупрозрачных ступнях. Изнывая и томясь, в полном одиночестве, вот уже много дней по пустыне шла Душа.
Хрустальная
Живая.
Душа.
Белые развевающиеся одежды едва скрывали тонкое тело от жары. Босые ноги, с каждым шагом, все больше и больше, вгоняли острые частички в податливую плоть, прорезая сосуды и вызывая истечение изящных струек розовой крови. Медленно, медленно, пятка, стопа, пальцы, пятка, стопа, пальцы. Порезы высыхали, заживали и открывались снова, высыхали, заживали и открывались снова, оставляя за Душой бесконечную вереницу мелких кровавых следов.
Среди полыхающих белых одежд можно было заметить тонкие красивые шрамы, которые испещрили все тело Души. Эти шрамы украшали ее изысканными и нежными узорчатыми линиями. Иногда Душа легонько касалась их подушечками пальцев, и прикосновения вызывали блуждающую улыбку на бледных красивых губах. Ведь еще недавно эти шрамы были висящими окровавленными лохмотьями кожи и мяса.
Каждый раз, после того как шрамы полностью заживали и превращались в тонкие узоры, на горизонте, следом за идущей Душой, появлялись маленькие черные точки. Они метались из стороны в сторону, то приближаясь, то удаляясь. Иногда растягиваясь в цепь или сбиваясь в кучу, они неизменно шли по розовым кровавым следам. Точки не торопились. Время от времени ветер доносил до Души истеричные завывания и лай. Слыша их, она опускала ресницы и погружалась в блуждающий мир грез, ни на секунду не меняя размеренности и легкости шага. Спустя дни или даже недели точки превращались в идущих по следу, злых, голодных койотов. Когда койоты настигали Душу, они рассыпались полукругом и терпеливо трусили невдалеке, потряхивая облезлой грязной шерстью и яростно скрежеща зубами.
Такое сопровождение длилось пока один, самый голодный и смелый, не решался на нападение. Фыркая и рыча, он подскакивал к неизменно двигающимся среди одежд запястьям и надрывал зубами кожу. Голубые вены лопались, давая свободу брызжущим розовым струйкам. Это было сигналом. Теперь каждый, завывая и подскакивая повыше, начинал рвать тело Души. Она продолжала путь, не меняя выражения лица, не останавливаясь и не оборачиваясь, только иногда прикрывая затуманенные от укусов и боли глаза и облизывая бледные губы. Это было похоже на танец. Койоты медленно, как в невесомости, подпрыгивали, прогибались в воздухе, скалили свои вонючие жадные пасти, и хватали зубами тонкую плоть. Они рвали в клочья пальцы, плечи, шею, оставляя длинные полосы острых когтей на спине и надкусывая тонкие сухожилия на ногах. Такие танцы могли длиться часами и даже сутками, пока койоты не уставали и, так и не насытившись, отправлялись назад к горизонту.
Иногда Душе казалось, что сквозь урчание голодных животов и клацанье острых зубов, она слышит их ненасытные мысли. Мысли пастей, которые не умеют говорить:
– Вкусная…
– Она вкусная…
– Мало, мало…
Когда звери покидали Душу, то за ней волочился огромный розовый шлейф койотской страсти. Постепенно он становился все меньше и тоньше, теряя свои завихрения и запахи в песках. Сломанные пальцы срастались, содранные, висящие клочья мяса отваливались, и на их месте появлялась новая нежная кожа, украшенная причудливыми узорами шрамов. Окровавленные и изодранные ткани снова сплетались и белели, окутывая тело теплым щадящим облаком.
Но в последний раз койоты не ушли. Голодные, злые и уставшие от размеренных шагов разорванной ими Души, они сбились в кучу и начали протяжно, заунывно выть, задирая свои голодные морды к синему бездонному небу.
Они звали на помощь.
С каждым витком, собачий вой становился все тягучее и мучительнее, нагоняя и давя в спину удаляющуюся Душу. Они выли, несколько закатных суток, пока звенящая пустота пустыни не стала наполняться тяжестью. Эта тяжесть, болезненной густотой, стала чувствоваться, казалось, во всем мире.
И тогда Душа впервые увидела её. Тварь.
Она медленно проявлялась в плотном воздухе, прямо на пути Души, вырисовываясь все отчетливее и ярче. Сначала, это было просто помутневшее пятно пространства на полпути к горизонту, потом оно стало наливаться металлическим цветом и рисовать очертания темной фигуры. Раскаленный воздух пустыни, ощущая пришествие Твари, в ужасе охлаждался, передавая свое предчувствие небу, пескам и идущей путнице. Душа дрожала и сжималась, но не останавливалась. Еще в детстве она слышала истории о том, как несгибаемые души гибли от встречи с Тварью. О том, что её нельзя обойти, от нее нельзя убежать или скрыться, можно только пройти сквозь нее, двигаясь вперед, к вечному, бесстрастному закату. И Душа продолжала идти, приближаясь к материализующейся, кристально чистой злобе.
