Некоторым домам, как и определенным личностям, каким-то образом удается сразу заявить о своей склонности ко злу. В случае последних никакая особая черта не выдает их, они могут похвастаться открытым лицом и простодушной улыбкой, и все же их присутствие оставляет неизменное убеждение, что с их существом что-то радикально не так, что они злые. Волей-неволей они, по-видимому, создают атмосферу тайных и порочных мыслей, которая заставляет тех, кто находится по соседству с ними, шарахаться от них, как от чего-то больного.
И, возможно, с домами действует тот же принцип, и именно аромат злодеяний, совершенных под определенной крышей, спустя долгое время после того, как фактические исполнители ушли из жизни, заставляет покрываться мурашками и волосы вставать дыбом. Что-то от изначальной страсти злодея и ужаса, испытываемого его жертвой, проникает в сердце невинного наблюдателя, и он внезапно ощущает покалывание в нервах, мурашки по коже и холодок в крови. Он охвачен ужасом без видимой причины.
Во внешнем облике этого конкретного дома явно не было ничего, что подтверждало бы рассказы об ужасе, который, как говорили, царил внутри. Он не был ни одиноким, ни неопрятным. Он стоял, втиснутый в угол площади, и выглядел точно так же, как дома по обе стороны от него. В нем было то же количество окон, что и у соседей, тот же балкон с видом на сад, те же белые ступени, ведущие к тяжелой черной входной двери, а в задней части была такая же узкая полоска зелени с аккуратными бордюрами, тянувшаяся до стены, отделявшей ее от задних стен соседних домов. Очевидно, также, что количество дымоходов на крыше было одинаковым, ширина и угол наклона карниза, и даже высота перил черного входа.
И все же этот дом на площади, который казался точно таким же, как его пятьдесят уродливых соседей, на самом деле был совершенно другим – ужасно другим.
В чем заключалась эта заметная, невидимая разница, сказать невозможно. Это нельзя полностью приписать воображению, потому что люди, которые провели некоторое время в доме, ничего не зная о фактах, положительно заявляли, что некоторые комнаты были настолько неприятными, что они скорее умрут, чем войдут в них снова, и что атмосфера всего дома вызывала у них симптомы подлинного ужаса. Ряд ни в чем не повинных жильцов, которые пытались в нем жить и были вынуждены покинуть его в кратчайшие сроки, действительно вызвали в городе скандал.
Когда Шортхаус приехал "на выходные" навестить свою тетю Джулию в ее маленьком домике на берегу моря на другом конце города, он обнаружил, что она до краев наполнена тайной и волнением. Он только сегодня утром получил ее телеграмму и приехал, предвкушая скуку, но в тот момент, когда он коснулся ее руки и поцеловал морщинистую щеку цвета яблочной кожуры, он уловил первую волну ее электрического состояния. Впечатление усилилось, когда он узнал, что других посетителей не будет и что его вызвали телеграфом с совершенно особой целью.
Что-то витало в воздухе, и это "что-то", несомненно, принесло бы плоды, так как эта пожилая старая дева с манией психических исследований обладала не только силой воли, но и мозгами, и всеми правдами и неправдами ей обычно удавалось достичь своих целей. Откровение было сделано вскоре после чая, когда она бочком приблизилась к нему, когда они медленно прогуливались вдоль берега моря в сумерках.
– У меня есть ключи, – объявила она восхищенным, но наполовину устрашающим голосом. – Они у меня до понедельника!
– Ключи от прачечной или?.. – невинно спросил он, переводя взгляд с моря на город. Ничто так быстро не подводило ее к сути дела, как притворная глупость.
– Ни то, ни другое, – прошептала она. – У меня есть ключи от дома с привидениями на площади – и я собираюсь туда сегодня ночью.
Шортхаус почувствовал, как по его спине пробежала легчайшая дрожь. Он оставил свой дразнящий тон. Что-то в ее голосе и манерах взволновало его. Она была серьезна.
– Но ты не можешь пойти одна… – начал он.
– Вот почему я телеграфировала тебе, – сказала она решительно.
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. Уродливое, покрытое морщинами, загадочное лицо светилось возбуждением. Вокруг него, как нимб, сиял неподдельный энтузиазм. Глаза сияли. Он уловил еще одну волну ее возбуждения, и вторая дрожь, более заметная, чем первая, сопровождала ее.
– Спасибо, тетя Джулия, – вежливо сказал он. – Огромное спасибо.
– Я бы не осмелилась пойти совсем одна, – продолжала она, повышая голос, – но с тобой мне это доставило бы огромное удовольствие. Ты ничего не боишься, я знаю.
– Большое спасибо, – снова сказал он. – Э—э… что-нибудь может случиться?
– Многое случилось, – прошептала она, – хотя это было самым умным образом замято. За последние несколько месяцев сменилось три жильца, и, как говорят, дом теперь пустует навсегда.
Сам того не желая, Шортхаус заинтересовался. Его тетя была так серьезна.
– Дом действительно очень старый, – продолжала она, – и история – неприятная история – уходит корнями в далекое прошлое. Это связано с убийством, совершенным ревнивым конюхом, у которого был роман со служанкой в доме. Однажды ночью ему удалось спрятаться в подвале, и, когда все спали, он прокрался наверх, в помещение для прислуги, преследовал девушку до следующей лестничной площадки и, прежде чем кто-либо смог прийти на помощь, перебросил ее через перила в холл внизу.
