Глава первая
Предостережение Дербенева
С Аллой мы познакомились осенью 1976 года. Я тогда работал на «Мосфильме», снял уже несколько картин. В том числе первый советский мюзикл «Дорогой мальчик» по пьесе Сергея Михалкова на музыку Давида Тухманова. Песни к этому фильму написал замечательный поэт Леонид Дербенев, с которым мы подружились. Необыкновенно остроумный человек, он был не только автором песен, которые пела, и до сих пор поет вся страна – один только шлягер про зайцев с залихватским припевом: «А нам все равно, а нам все равно…», чего стоит! – но и частушек, считавшихся народными. Например:
Что все чаще год от года
Снится нашему народу?
Показательный процесс
Над ЦК КПСС.
Авторство такой шутки по тем временам тянуло лет на десять лагерей строгого режима. А вторая частушка могла претендовать уже на высшую меру наказания:
Каждый день на огороде
Над говном грачи галдят,
А Ульянова Володю
Даже черви не едят.
Обе были написаны в самый разгар строительства коммунизма. Одна к очередному юбилею Октябрьской революции, а другая – к столетию со дня рождения Ленина.
Дербенев был еще потрясающим импровизатором. Однажды Карл Ильич Элиасберг, известный дирижер, его подначил: «Вот вы, Леонид, пишете эпиграммы на всех подряд, а на меня – слабо?» И Дербенев мгновенно выдал:
Мне ваше имя-отчество
Произносить не хочется,
Ведь из-за Карла с Ильичем
Мы все остались не причем.
Леня сочинял не только частушки и эпиграммы, но и серьезные стихи. Например, такие, навеянные запретами на выезд из СССР:
Волки гонят оленя.
Волки знают, что он устанет.
Может, встать ему на колени?
Попросить пощады у стаи?
А, может, они ему не враги?
Но опыт веков беги, говорит, беги!
Это стихотворение не было, конечно, напечатано. Советская власть Дербенева недолюбливала, а он отвечал ей взаимностью. Книги у него не выходили, и в Союз писателей его не принимали, но он состоял в более демократичном Союзе кинематографистов, так как написал песни почти к ста фильмам…
Так вот, это именно Лене пришла в голову идея познакомить меня с Пугачевой. Однажды при встрече он сказал:
– Есть одна девушка, очень талантливая, нужно ей помочь. Я думаю, ты это сумеешь сделать. Может, у вас даже что сложится. Только учти, она совсем без тормозов. Я тебя об этом заранее предупреждаю. Чтобы потом претензий не было.
– А она симпатичная? – поинтересовался я.
Дербенев своим предложением попал в мое слабое место – помогать красивым девушкам для меня одно из любимых развлечений.
Глава вторая
Первое впечатление
Тут надо сказать, что о Пугачевой как о певице я к тому моменту ничего не слышал. Ну, крутилась по радио песенка «Арлекино», но у меня она никак не ассоциировалась с будущей знакомой. И вообще, эстрадой я не очень интересовался. В нашей кинематографической среде к этому жанру относились весьма пренебрежительно. Кино, театр – это искусство. А эстрада – что то такое второсортное.
Через какое-то время Леня и его жена Вера пригласили к себе. Они жили в небольшой квартире на проспекте Мира. И вот я приезжаю и вижу симпатичную девушку – стройную (во что теперь трудно поверить), рыжую, конопатую, губастую и безумно темпераментную. Было ей тогда двадцать шесть лет. Мы посидели в кухне за столом, потом перебрались в гостиную, где стояло пианино. Возле инструмента Алла почувствовала себя в родной стихии. Ударила по клавишам, спела одну песенку, другую, принялась пародировать модных тогда певиц – Пьеху, Ротару, Миансарову. Леня читал веселые стихи. Я рассказывал анекдоты. В общем, вечерок удался. А она оказалась в центре внимания. В чем Пугачевой нельзя отказать, так это в умении в любой компании перетянуть одеяло на себя. Одно из ее «самопальных» четверостиший повествовало как раз об этом:
Я не боюсь быть убежденной
В том, что вас надо убедить.
Не страшно мне быть побежденной,
А страшно вас не победить.
Декламируя последнюю строчку, она направила палец в мою сторону. Стишки, конечно, были корявые, но зато откровенные. В общем, эта рыжая бестия произвела на меня впечатление.
Я вызвался ее проводить и повез на своих «Жигулях» домой. Она жила в конце Волгоградского проспекта. Едем мы, за окнами ночь, хлещет дождь. Все вокруг такое унылое, серое. И вдруг на обочине дороги я замечаю большую бетонную звезду высотой несколько метров, покрашенную бронзовой краской, какой-то военный памятник, что ли. Алла, прищурившись, спрашивает:
