Часть 1
Седьмое февраля случилось днем ангела Андрея Румянцева, нынче выпало воскресенье. Недели две назад встретил приятеля, тот угрожал на дату прийти с женой. Пришлось сказать маме, та обещала что-то наковырять. Вслед пробуждению явилось громадное нежелание видеть кого-либо, собственно, сам белый свет. Состояние держалось долго, заверещавший недалеко за полдень звонок подчеркнул. Сергея ждал к вечеру, не услышав шагов матушки, тронулся открывать.
В дверях стоял Женя Ширяев, деловой партнер, сделавший Румянцева банкротом, гражданин, соблазнивший его жену, человек, явившийся причиной обвального краха Андрея. Он держал в руках пару бутылок дорогого коньяка, связку баночного пива и настороженно улыбался. Рядом расположился с большим полиэтиленовым пакетом, очевидно, закуской, друг со школьной скамьи Петя Петров. Оба молчали.
Румянцев скривил губы, раскрыл дверь и произнес:
– Не ожидал.
Зашевелилась родительница, начала накрывать на стол. Петя повествовал, как провел Новый год. Поделился и Женя, постарался, несомненно, чтоб выглядело неярко. Пришлось высказаться и Андрею:
– Мы с батей вдвоем, мать в гости уходила. По пятьдесят грамм какой-то бурды накатили.
Напряжения не наблюдалось.
– Вроде как перестановка у вас, – поделился Евгений.
– Матери делать нечего, таскает вещи с места на место.
Перед Новым годом они приходили. Состоялся деловой разговор, Румянцеву сделали несколько предложений. Он от всего отказался.
Первую бутылку кончили быстро, Петя восторженно говорил о проектах, удачных сделках, Евгений вставлял фразы деликатно. О женщинах звука не произнесли. Гостевали недолго, на прощание синхронно сообщили:
– Пока.
Пару часов после ухода Андрей сидел за столом молча, сосредоточено смотрел в скатерть и сосал пиво. Забежала сестра, чмокнула в щеку, оставила коробку конфет – он любил сладости. Ожидая Сергея, вяло слонялся по комнате. Садился, открывал книжку, раз на третий просмотрев одну строку и с трудом освоив смысл, закрывал. Заходил в комнату родителей, тупо пялился в телевизор, удалялся.
К восьми стало ясно, Сергей не придет. Разделся и грузно повалился на постель. Свернувшись в комок и забив под себя одеяло, долго лежал, бессмысленно глядя в плотный мрак. Около десяти встал, зажег торшер. Затем верхний свет и светильник. Взял спортивные брюки и хотел, было, натянуть, но передумал. В трусах прошел на кухню к холодильнику, взял банку пива, начал взбалтывать, вознамерившись пустить струю. Не вышло: облил пол, себя. Извлек еще одну, проделал то же самое. Получилось удачней, окропил стену вокруг окна. Прошел обратно в комнату, достал записную книжечку, вслух выразился:
– Черт возьми, когда же это было в последний раз.
Улыбнулся, прикинув, что не прикасался к женщине больше четырех месяцев. Решил позвонить Наталье, невзыскательной девице, которую не видел около года, впервые посетовал на то, что родители принципиально не держали телефон. Из кухни донеслись причитания, в комнату вторглась мать, угрожающе выплескивала:
– Ты совсем рехнулся?
Андрей достал из шифоньера белье и полотенце, безразлично прошел в ванную, походя вяло рекомендовал:
– Отдыхай.
Стоя под душем, посмеивался, слушая, как разоряется в коридоре матушка.
Снял с вешалки пальто, она бросилась вырывать: «Куда поперся на ночь глядя! Не пущу». Румянцев пояснил:
– Иду звонить. Буквально на десять минут.
Мама злобно ухватила одежду.
– Не пойдешь! Гляди, что наделал!
Андрей тоскливо посмотрел на отца, что боязливо жался к дверному косяку:
– Батя, скажи ей. На десять минут, ей богу.
– Андрей, действительно, не стоит, – заныл отец.
Румянцев молча отцепил женщину, накинул пальто. Когда развернулся, натолкнулся на плотно стоявших в дверях родителей. Мама, женщина грузная, смешно раскинула руки и с театральной отчаянностью выкрикнула:
– Через мой труп!
Андрей недолго постоял, размеренно двинулся в комнату. Объял содержание взглядом, подошел к старой радиоле, с незапамятных времен неизвестно для чего стоящей на серванте, поднял и с гулким грохотом хряснул о пол. Мать робко взвизгнула, в проеме показалось испуганное лицо. Степенно подошел к столу, взял большую, долго служившую вазу, сосредоточенно вытряхнул содержимое и запустил в висевший на стене ковер. Ваза обиженно крякнула, на мгновение прилипла и с неблагозвучным звоном осыпалась. Мама тяжко развернулась и, осунувшись, ушла. Отец, нелепо взмахивая руками, судорожно бормотал:
– Ты что, сынок, ты что!
Андрей, стиснув зубы, вышел.
На дворе лежала усталая темнота. В лицо копал несвежий, засоренный снежной крупой ветер. Набрав номер, пусто слушал гудки, глядя на тусклые фонари окон. Голос из трубки приятно и отчетливо зазвучал:
– Да, я вас слушаю.
– Вечер добрый, Наташу можно? – произнес Румянцев.
– Это я… Алло, слушаю.
Андрей провел рукой по лицу.
– Алло, кто это? – напомнил голос.
«А ведь я не побрился», – подумал член общества, аккуратно повесил трубку и поплелся домой.
***
Тридцать три года, тот самый возраст. Последние три были наваждением. Пухло разбогател. Теннис, сауна, пятница и суббота непременно ресторан, прочая атрибутика. Активный секс как протестная реализация. Собственно, революция, приятели даже самые в этом вопросе не проникновенные вовсю делились победами. Впрочем, из повествований удалился смак достижений, говорилось, как о сделках, предметом обсуждения все чаще становилась степень изощренности.
