Женщине боль нужна, чтобы чувствовать себя живой. Любит боль женщина. Боль – вы понимаете? Слишком, может быть, я радикально сейчас выразился. Ощущать себя сломленной. Разбитой.» Я чувствую боль – значит, живу.» – так она подумает, но никогда не скажет нечто подобное вслух. Во всяком случае, далеко не каждому она такое скажет. И на вопрос «почему»… «почему я люблю этого прихвостня» она никогда не ответит. «Просто потому, что – судьба.» – ответит она, и дальше начнёт блуждать в потёмках своей души. Это кризис длинною в жизнь. А моменты радости и просветления приходящие. Она это знает и не слишком верит, что всё переменится. Хотя, временами кажется, что переменится. «Он исправился!» – вдруг, вспышкой света озаряется мысль. «Он стал ещё лучше, чем был!» – вдруг, вибрация вдоль позвоночника. Но – не надолго. Завтра по новой. Зарплата. Выпивка. Друзья. Базарные разговоры на лавочке во дворе. Подрался. Порвал рубашку. Выпачкал в крови одежду. В грязи ботинки. Пахнет чужой парфюмерией. В глаза не смотрит. Слов не слышит. Отгоняет её, как назойливую муху. Говорит, что телефон подарил лучшему другу на день рождения, хотя на самом деле, просто потерял, а ведь это она подарила ему такой дорогущий на день десантника. Разбил зеркало в ванной. Сначала отгоняет, теперь, пристаёт. Уснул. Даже раздеться не успела.
А вы говорите, двадцать первый век на дворе, сейчас все нормальные люди в клубах знакомятся. Это в городе «клуб» – понятие развлекательного заведения. А у нас в деревне, в клубе, дети пионерскую зорьку играют. Это спектакль такой. Для детей.
Утром суёт руку в сервант. Желает похмелиться. Говорит, голова чугунная. Скандал, резко переходящий в драку. Мы так и живём. Халат порвал. Маму в сарае закрыл. Кулаком по столу. Дети боятся выйти из комнаты. Посуду опрокидывает. Она ж деньги перепрятала. Она ж о детях подумала. О завтрашнем дне.
Дно.
Гришка, что работает в такси, уже не впервые подвозит бесплатно. Всегда трезвый. Потому, что за рулём пить нельзя. Он людей отвозит с работы/на работу. Заботливый. Сам открыл багажник. Достал сумки. Донёс до порога. Поставил. Дальше сами, хозяева. «Спасибо!» – «Да, не за что!». Что тут скажешь… Вечно один, почему-то. То ли бабы его не хотят. То ли – он баб. В магазине только нарзан покупает. На полки с алкоголем даже не смотрит. Говорят, он в танковом служил. Там с этим строго. Ему мужики на днюху бабёнку привезли из города. С татуировкой на пояснице. Он к ней даже не притронулся. Ходят слухи, что он вообще с бабами не очень, а вот с мужиками любит. Но никто никогда не видел. А работает он с пяти утра и до двенадцати ночи. Без выходных. Даже не болеет. Даже в отпуск не ездит. Он, можно сказать, единственный таксист в нашей деревне. Есть ещё два. Но те редко. А вот Гришка, всех развезёт по домам, по работам. Всех по именам знает. Со всеми ладит.
Ну, не может она его выгнать. Не знает даже почему. Боится, что по морде даст? Да, он уже столько раз ей давал – чего уж тут бояться. Она столько слёз пролила, что ими океан наполнить можно. Океан, кстати, почему солёный? Бабьими слезами наполнен. Когда он последний раз её трахал? Не помнит. Он других баб трахает. Свою некогда. Да и незачем. Она слёзы льёт. Ей некогда. Дети поздно говорить научились. Они и сейчас молчаливы. Почти из комнаты не выходят. Мать из больницы не выходит. Тесть почил уже давно. Но тот почти такой же был. Доигрался, получив ножом меж рёбер. Один ушёл. Другой пришёл. Целое поколение выросло.
Гришка не потому в драках не участвует, что боится. Ему ведь некогда этим странным делом заниматься. Одного привёз. Другого отвёз. Третьему чемодан поставил. Тёткам – сумки. Чтоб нормально подраться, тут время нужно. А у Гришки откуда оно?… Всё на служение людям растрачивает. Про деньги вообще забывает – даже не спрашивает. Как будто они ему не нужны. Ему молча на «торпеду» кладут и спасибо говорят. А он в ответ – пожалуйста. Будь здоровы. Успехов. Удачи. Хорошего настроения. Не болейте там. Держитесь. Чтоб нормально подраться, это ж нужно сначала выпить. Потом, посидеть. Затем, за третьей сбегать. Дискуссию развести. Оскорбить кого/нибудь, с кем драться собрался. И шахматы с собой принести, чтоб этими шахматами, да по морде соседу. А потом, доской об затылок, так, чтоб ухи зажать. Откуда у него столько времени и сил, если он всё на людей растрачивает? Мужики, как/то, поспорили: будет драться или не будет. Подкараулили его вечерком у магазина. Доебались. А он одному как/то так сделал… мизинец что ли согнул в противоположную сторону. Никто даже не понял, что произошло. Остальные уже не полезли. Трухнули. И не сказал ничего – представляете? Ушёл себе спокойно, держа бутылку нарзана подмышкой.
Такие дела…
Верку Зорькину за Кольку Пряхина замуж выдают. Пряхин… Вот ведь фамилия. Вот вам и московский гламур (мур – мур – мур). Столы ломятся: молочный поросёнок на вертеле, солёные огурцы, свежие помидоры, горы всякой разной зелени, холодец (он же – студень), курятина жареная, курятина варёная, из котла с лапшой вынутая, борщ, сметана, сало, чеснок (в том числе маринованный), шулюм на костре томится, сыр под солнцем размякает, лещ сушёный, водка анисовая, пшеничная, ядрёная, студёная, заграничная, – каравай на каждом квадратном метре стола – бочка квасу на траве стоит. Молодых привозят на стареньком москвичике, где вместо лобового стекла втиснута картонка с вырезом для водителя. Это они по дороге (вёз ведь не Гришка – тот не пьёт, даже на свадьбах) разбили лобовуху. А чтоб пыль в глаза не летела, картоном зашторили. Молодые выходят из «лимузина». Скромно улыбаются. Верка прям вся румянцем залилась. И все хором: «Горько! Горько! Горько! Раз! Два! Три!» и так далее… – до тринадцати досчитали. Значит тринадцать лет проживут. Тётя Лена кормит с ложечки старого, уже малоподвижного дядю Мишу. Те пятьдесят лет прожили.
