Серёгу лупили.
Не били. Нет. Бьют, это когда драка. Когда ты можешь что-то сделать. На худой конец, кричать.
А тут нет.
Драки не было, и кричать нельзя.
Кричать нельзя, потому что тогда ты – слабак и не пацан, ещё, потому что соседи могут услышать и надумать плохого об их семье, а ему потом в школу ходить. А ещё нельзя кричать, потому что младший брат спит.
Серёга кусал руку в клетчатой рубахе и неслышно скулил от боли. Хотя боли физической он почти не ощущал, просто пекли и горели бока, зад и ноги. Плакать и кричать хотелось от другой боли. От непонимания происходящего, от вопросов «как спасти маму», «где бог», «как от этого всего спасти малого, который ещё не вырос, но его наверняка поджидает та же участь»… Почему, почему, почему… Такая карусель всё крутилось в голове у Серёги.
Что «почему» – он не мог выразить и объяснить. Просто прекратилось бы это поскорее.
Вдоволь насытившись Серёгиным унижением, с чувством полного удовлетворения от выполненного родительского долга, отчим накрутил на руку толстый ремень с большой потёртой бляхой и добавил: «Будешь знать».
Что он должен знать и какие знания вбил ему ремень, Серёга так и не понял.
Этим днём, возвращаясь с соседнего проулка (ходил относить перепелиные яйца на продажу), он полез на раскидистое абрикосовое дерево и до отвала налопался оранжевых, солнечных, сочных абрикосов. Было вкусно и сладко. Спелая рыхлая мякоть насытила вечно голодного мальчика, в животе благостно бурлили сахарные газы, попадались интересные фрукты с малюсенькими беленькими червячками. И Серёга думал, какие же счастливые эти червячки. И дом, и сразу еда. Недаром они такие пухлые, наетые. Рассмотреть бы их мелкие чёрные рожицы, наверняка на них всегда умиротворённая улыбка.
Сквозь листья самого летнего цвета поблёскивало солнце, играя на абрикосах и зарумянивая их ещё больше.
Слезать с дерева почему-то получилось не так легко, как залазить, и Серёга порвал рукав рубахи.
Сегодня его лупили за рубаху. Причины отчим находил часто и легко: оценки в школе, не то сказал, не так посмотрел, не поменял вовремя пелёнки брату, не собрал кровать. Мало ли. Когда тебе от семи до шестнадцати, тебя всегда есть за что ругать. Коварная подростковая неуклюжесть прёт со всех сторон, будто руки и ноги не твои, и растут не оттуда, откуда надо; память подростковая хуже старческой: разве можно всё упомнить? И яйца отнести, и молоко у соседки забрать, и деньги не потерять, и прийти домой вовремя… А тут – абрикосы, солнце, лужи, пацаны, гвоздь на дороге, муха громадная блестящая зелёная крутится в сухой земле в предсмертной агонии, кот без глаза, колодец…
Колодец.
Колодец пугал. Особенно после захода солнца. Серёга был уверен, там точно кто-то жил. Мальчик часто ходил за водой и больше всего это дело не любил. Уже подхватив ведро, он медленно вытягивал шею и заглядывал вниз. Он видел чёрные очертания своей головы и воду вокруг, отражавшую небо, и от этого казавшуюся белой. Он слышал, как кто-то дышал. Дышал тяжело и сыро, неровно, с замиранием. Скрежетала колодезная цепь, хлюпала вода о гладкие стенки, и этот кто-то дышал, как будто хотел незаметно надышаться так, чтобы его никто не услышал, но у него это не выходило, и он, отчаявшись, переставал скрывать свои тяжёлые выдохи.
