«Всё никак не кончится слов моих понос …»
Всё никак не кончится слов моих понос:
Вновь до смеха плачу я и смеюсь до слёз.
И не ел слабительных, и не пьян, кажись, —
Только коготочками «пожурила» жизнь.
«То не ветер качает деревья …»
То не ветер качает деревья —
Жизнь сейсмит («почерк» здесь узнаваем).
Узелочком завязано время…
Гордиевым… Что лишь разрубаем.
Нет у меня… в запасе… сердца с жизни файлом…
Но то, что есть, отдам… и тем я буду рад:
Иметь имущество теперь мне не пристало…
Махну на небо, как у мёртвых говорят.
Проповедь сентября…
Не оторвать глаз:
Кружатся и горят,
Чтобы бессильно упасть.
Чтобы в распятых быть
Суетною ступнёй,
Вслед за дождём плыть
И вознестись в перегной.
«Сказала ты – я первый у тебя …»
Сказала ты – я первый у тебя…
Я не вникал, кого вторым ты звала…
Тем более, что третьего я знал-то:
Он дружен был с четвёртым… уж два дня…
К вопросу об Истории и её толкователях
Такая вот и(И)стория,
Любезный мой читуха:
Уж лучше с проституточкой,
Чем с этой старой шлюхой.
Не часто в ресторане —
Всегда баран бараном.
Смотрю в меню я, как в талмуд:
Глаз видит – мозги не поймут.
Приятель же мой, Вася,
Небрежен, блин, в заказе.
Официантка смущена:
Встал мой вопрос… На злобу дня…
Такое только у меня?
Брешь смеётся кристальным оскалом стекла
На холодном окне общежитья.
За картонной стеной раскалён до бела
Вопль с ленты магнитной кружится.
Ночь в кроватке дождей град качает Петра,
Не уснуть, не вздремнуть, не забыться.
Хлад струится в постель, и на мне свитера,
Спать хочу, но могу только злиться.
________
Изменил параллель, изменил долготу,
Годы сдвинул вперёд на полсотни…
Я – в ночи, я – в поту, —
Слышен мне за версту
Дивидишачий вой нервомотный.
Я – не враг технологий… Ну, жил я так чтоб…
Лишь неверно сложилось под Солнцем:
Время с шага – в галоп,
Но модерный лэптоп
Открывает рука кроманьонца.
Прости меня, Бен-Гурион,
Простите, проститутки:
Теперь ворами окружён,
Я злобен не на шутку.
В тегеранский отель я приехал впотьмах —
В холле белой улыбкой чернеет
Корешок чемурной, Ахмадинчик, мой ах:[1]
«Извини, что я нёс ахинею!
Помнишь, как наш Камбиз раскурочил Египт?
Помнишь ты, как царь Кир вас сподобил?
Извини, что Аман был противусемит,
Он мизинца Эсфири не стоил».
И луна розовела вослед нам, когда
Выползали мы с ним из пивзала,
И народ ликовал, и Давида звезда
Над реактором (мирным) мигала.
«Вот я и говорю… н у, не я, может… так …»
Вот я и говорю… н у, не я, может… так
То не важно, ведь верное Слово:
Хоть Аллах и велик, но совсем не пустяк,
Что не более, чем Иегова.
Бог же всем заявил, что один и един,
Без дробленья и всяких схоластик.
Из-за вас мне беда: тут идти в магазин,
А Он взял и послал меня на стих.
«Ты никогда не будешь ездить!..»
«Ты никогда не будешь ездить!» —
Орал инструктор, плюнув в пол
(Нажав на что-то не в том месте,
Штырём я шину проколол).
Уж сорок лет вожу машину,
Километраж мой – за Луной,
Но прав жлобок-инструкторина:
Пробито чем-то сердце-шина —
По жизни ездить не дано.
Я бы уж точно спал —
Мне, блин, комар не дал.
В сне бы десятом плыл,
Если б он кровь не пил.
Весь в паразитах мир:
Только вздремнёшь – вампир.
«Будь начеку, – не новь
Твит, – или выпьют кровь!».
И вот уже обуглен небосвод
Пожаром закатившегося дня,
И хор лягушек гимн ночной поёт,
Беспечно в такт им комары звенят…
Не расслабляйтесь в пениях ночных:
Длинен, липуч лягушачий язык!
Седрёная[2] доисторическая
…блокотясь локотком, ем себе я мацу,
Но заходит Колян… бьёт меня по лицу…
И твердит мне в него (по которому бил):
«Что ж ты, блин, не сказал, что в Египте ты был?!»
Я ему говорю: «Это было давно».
А он жёстко в ответ: «Всё равно, ты говно!»
Ну, я взвился тогда (пью ж четвёртый бокал):
«На хрена те нужон с фараоном скандал?
Ты что думал, козёл, по пустыне бродить, —
Я ему говорю, – это шутки шутить?
Без закуски, без вех. Вмыслись, мил человек,
Да ещё за углом ждёт тебя амалек.
И назад уж нельзя (ведь в Египте бардак),
А вперёд – сорок лет Мойше кружит, босяк.
Так что брось ты чудить, лучше выпьем, Колёк,
Я – четвёртый бокал… ты – восьмой пузырёк».
И Колян задобрел, и немножечко сник,
И поник головой, и к бутылке приник.
Было нам хорошо… Дождик лил за окном,
И не знал я тогда, что покину свой дом…
По прошествии лет… пью четвёртый стакан…
И Египет – сосед… Лучше был бы Колян…
«Не раствориться в толпе …»
Не раствориться в толпе
Этому эмигранту:
В деятельной беготне
Грустен он нестандартно.
Бодрые… Возбуждены…
Сексом ли? Прибылями?
А он всё видит сны
С высохшими тополями.
Детской дурилочки смех
Стойко в ушах завис.
В ней издевательства грех —
Смотрит несчастный вниз:
Ноги его не в пуху —
В жизни увязли тесте,
Горестно старику
Кланяться смерти-невесте.
Зашедший в этот мир,
Поплачь, зажмурь глаза:
Хоть сладок, как инжир,
Он горький, как слеза,
Черней, чем антрацит,
Прозрачней, чем вода.
